«Приключения, Фантастика» 1994 № 01

«18 июля, это было, кажется, воскресенье, мы с Аликом, приятелем моим, поехали на его машине за город, на природу. Захотелось, знаете, отдохнуть, позагорать, расслабиться, а то все работа да работа, замучила проклятая… В общем, приехали мы на место еще до обеда. Это аж за Биссергеневкой, на Аксае, есть там, знаете, такой мост, так вот сразу же на ним — направо. Красотища там — с ума можно сойти. Ивы, дубы, трава зеленая, и купаться можно. Алик сразу же в багажник — за удочками, он у меня рыболов заядлый, а я — за ведро да к реке, на уху надеялась. А перед этим ему и говорю, включи, говорю, магнитофон, пускай музыка играет, а то уйдешь сейчас, а я в этой технике ничегошеньки не понимаю. Он сначала отмахнулся было — занят, мол, а потом и говорит, ладно, говорит, сейчас я с удочками разберусь и включу, иди. Ну, я и пошла. Только я на берег вышла, смотрю, а на том берегу из камышей, будто бы дым какой‑то, черный туман выползает. Странный такой туман, вода вокруг него кипит, пар идет. И ползет он, как стелется, над самой рекой и вроде бы ко мне, на нашу сторону. Страшно мне тут стало, оцепенела я, дрожу, назад хочу бежать, а ног не чую. Так бы, наверное, и умерла со страху, если бы Алик магнитофон не включил. Заиграла тут музыка, Юрочка Шатунов запел. Я в себя пришла, ведро бросила и — бежать. До самой машины бежала. Бледная вся, испуганная. Алик меня как увидел, так чуть в обморок не упал. Что, говорит, случилось? Крокодилы, что ли? Нет, говорю, не крокодилы. Ты разве ничего не видел? Нет, говорит, ничего не видел. Алик, говорю, милый, поехали отсюда. Он еще больше удивился. Да что случилось, говорит? Не спрашивай, говорю, потом расскажу, поехали, пожалуйста. Ну, говорит, если ты этого так хочешь… Так мы и уехали. А ведро то на берегу забыли. Так, наверное, и лежит там до сих пор. Жалко. Совсем новое ведро было. Эмалированное. Я его у спекулянтов с переплатой купила…»

* * *

…Майор Херманн сидел в расслабленной позе на переднем сиденье, за рулем, глядел меланхолически на дорогу и, казалось, по–прежнему не проявлял ни малейшего желания отвечать на многочисленные вопросы Романа. Ну и черт с тобой, думал Роман. Мне, собственно, на это уже наплевать. Картина и без того прорисовывается уже достаточно отчетливо. Не хватает только нескольких завершающих штрихов, а именно: как это чудище вычисляет геторов (по психополям, что ли), как оно сумело материализоваться, ведь для этого потребовалась бы колоссальная энергия, и как же все‑таки с ним бороться — что‑то уже мелькает у меня в голове по поводу этого последнего вопроса, но пока что это не более чем туманные неопределенные пятна. Со временем я, конечно, разгрызу этот орешек. Будьте спок, товарищ майор. А вот что касается вашего непонятного поведения, то тут, признаться, я в полнейшем недоумении. Специалист вы, что ли, игры на нервах? Есть, знаете, такие любители, этакие анизотропные индивиды, которые… то ли из чисто спортивного интереса, а быть может, в угоду своей врожденной предопределенности, готовы кого угодно, хоть мать родную, довести до белого каления. Хотя, признаться, я все больше склоняюсь к тому, что все эти ваши показные манеры крутого мена — есть заранее спланированная, специальная акция некоего психологического характера. Если это так, товарищ майор, то, смею вас заверить, это форменное идиотство. Неужто вы не понимаете, что своими жалкими потугами растормошить меня только затрудняете мне работу?.. Нет, тут нужна полная ясность.

И Роман, искоса поглядев на майора, сказал как можно более любезным голосом:

— Дмитрий Миронович, вы не могли бы прояснить ситуацию в одном немаловажном для меня вопросе?

Не отвечая, майор Херманн посидел некоторое время в неподвижности, потом зашевелился, потягиваясь, швырнул потухшую сигарету в окно и, словно бы у него вдруг случился нервный тик, как‑то неопределенно, обозначая, очевидно, тем самым свое согласие, дернул головой.

— Скажите, Дмитрий Миронович, за что вы меня так не любите? — спросил Роман.

— Хм, — сказал майор, — а за что мне вас любить?.. Вы не женщина, и я вам не любовник.

— Фу, какая банальность, — скривился Роман. — М–да… Ну, хорошо, я не женщина. А вот если бы стал, изменилось бы что‑нибудь?

— Нет, — сказал Херманн. — Не изменилось. Не буду лукавить, вы мне неприятны по другой, вполне определенной причине.

— Это по какой же?

— А по такой, что вы не человек, Роман Васильевич…

— Не человек? Хм, а кто же я тогда?

— Чудовище.

Херманн сказал это совершенно спокойно, по–прежнему не отрывая глаз от дороги. Ни единый мускул не дрогнул у него на лице. Чего, конечно, нельзя было сказать о Романе.

Он дернулся, как от удара, и до хруста сцепил зубы.

— Ну, спасибо!.. — процедил он. — Умеете вы быть… тактичным.

— Быть может, вы этого еще не вполне осознаете, — продолжал Херманн, не обратив на реплику Романа ни малейшего внимания, — но это так. Конечно, вашей личной вины в происходящем нет, триста тысяч трупов на совести другого чудовища. Но, смею вам заметить, вы от него мало чем отличаетесь.