«Приключения, фантастика» 1994 № 05

Синдбад поднял кувшин и осмотрел его. Он был тяжел и несомненно сделан из золота, которое потемнело от продолжительного пребывания в морской воде; узкое горлышко было запечатано печатью с оттиснутыми на ней непонятными знаками. Дивясь, Синдбад вернулся с кувшином в комнату, поставил его на пол и зажег светильник. В доме воцарилась тишина. Из больших распахнутых окон струился серебристый свет звезд, соперничая с колеблющимся огоньком в лампе. Синдбад, вооружившись ножом, аккуратно срезал печать. Не успел он это сделать, как пробка вылетела из горлышка сосуда и пронеслась на расстоянии мизинца от головы Синдбада. Летела она с такой скоростью, что, задень она голову, все бы на этом кончилось для знаменитого путешественника. В страхе Синдбад выронил кувшин из рук. Из горлышка повалил черный клубящийся дым и все явственнее тряслись пол и стены дома. На ослабевших ногах Синдбад отполз в угол и, дрожа, смотрел, как дым черным столбом поднялся до потолка и начал сгущаться, принимая очертания большого уродливого джинна. Голова джинна походила на череп, изо рта высовывались страшные клыки, звериные глаза светились, как уголья, две громадные длинные руки, похожие на клешни исполинского краба, шевелили когтистыми пальцами и тянулись к Синдбаду. У несчастного купца отнялся язык, он лишь стонал от ужаса и вжимался в стену…

Джин захохотал, наслаждаясь испугом своего спасителя.

— Я джинн Зумдада ибн Джалиджис, — сказало страшное существо, и голос его походил на шипенье сотни змей. — Я обладаю свойством читать мысли не только людей, но и колдунов, и ифритов, и пророков. Я могу превратиться во что угодно, в любой предмет, в тварь или в человека. Когда‑то благодаря своим способностям я стал могущественнейшим из джиннов. Меня боялись, передо мной трепетали. Сам великий царь всех духов Сулейман ибн Дауд опасался меня, и не напрасно: замыслив возвыситься не только над людьми и джиннами, по и над святейшими праведниками и пророками, я принял облик самого царя Сулеймана и почти целую минуту восседал на его божественном троне! Целую минуту небеса, воды и вся земля повиновались мне!

Тут у джинна засверкали глаза, страшно затряслись руки и он разразился рыданиями и проклятиями.

— Но мое торжество продолжалось лишь одну краткую минуту… Царь Сулейман и небесное воинство свергли меня с престола и в наказание за гордыню заточили в сосуд, бросив его в океанскую бездну. Я был обречен вечно томиться в этой постылой темнице. Но прошли века и тысячелетия. На небесах, как видно, обо мне забыли, предоставив сосуду носиться по воле волн, как ему заблагорассудится. И судьба сжалилась надо мной. Я свободен! Я могу превратиться во что захочу, я стану тобою, о мой злосчастный спаситель, а назавтра — правителем этого города и всей страны, и никто не заметит подмены… — и джинн захохотал. — А чтобы никто ни о чем не узнал, я убью тебя. Я превращу тебя в таракана и раздавлю одним ударом пятки! А став тобою, я проникну во дворец султана, я облекусь в плоть вашего повелителя. Затем соберу армию и двинусь покорять все четыре стороны света… Как жаль, что ты этого не увидишь, несчастный купец. Ты будешь мертв…

— О джинн, — подал, наконец, голос опомнившийся Синдбад. — Я не могу прийти в себя от изумления… Я не верю своим глазам… Это невозможно…

Джинн вперился в него пылающим взглядом и сказал:

— Я прочел твои мысли и знаю, что тебя удивило. Ты не можешь взять в толк, как я, такой громадный, поместился в этом ничтожном сосуде.

— Ты прав, о джинн. Именно об этом я и хотел у тебя спросить…

— То, что недоступно для смертного, с легкостью сделает самый заурядный ифрит, — сказал ибн Джалиджис.

— И все же я не поверю, пока не увижу собственными глазами, как это произошло, — сказал Синдбад.

— Ха–ха–ха–ха! — расхохотался великан. — Да если я захочу, я помещусь не то что в этой бутылке — в наперстке, в иголочном ухе, да в чем угодно!.. Ха–ха–ха–ха!

— Нет! Нет! Не могу поверить! — восклицал Синдбад. — Я читал в древних книгах, что этого не мог сделать даже сам Сулейман!

— Сулейман не мог, а я могу! — хвастливо молвил джинн. — Потому что я самый ловкий, самый хитрый, изворотливый и могущественный из всех джиннов в подлунном мире!

— И самый хвастливый, — набравшись смелости, возразил Синдбад. — Того, что не мог сделать сам Сулейман, джинну и подавно не совершить. Я человек торговый и меня не проведешь. Я знаю, что почем в этом мире.

— Ты обвиняешь меня во лжи? — заревел джинн, и от его громового голоса затряслись стены. — Я, конечно, тебя убью, но в начале докажу правоту моих слов. Перед смертью ты убедишься в моем могуществе, о Синдбад. Смотри же.

И джинн, заклубившись в воздухе черным дымом, начал засасываться в горлышко сосуда. Рука Синдбада потянулась к лежавшей неподалеку печати. Дым наполовину ушел в сосуд и вновь превратился в джинна, но теперь перед Синдбадом возвышалась лишь верхняя половина туловища; нижняя половина находилась в сосуде.

— Не верю, — твердил Синдбад. — Это невозможно. Такой большой джинн в таком маленьком кувшине ни за что не поместится!