«Приключения, Фантастика» 1996 № 06

Галинка и беглец молча прошли за занавеску, к старухе. Но та уже спала, сипло, со свистом, посапывая и изредка со стоном что-то бормоча во сне. Они, конечно, не стали ее будить, хотя им и интересно было узнать, приходил ли Пантелей Елизарович, Галинка осторожно поправила сползшее на пол одеяло, и они тихо, на цыпочках, вышли из спальни.

Девушка постелила гостю на веранде, а сама устроилась на диване, в прихожей. Примерно в полночь в дверь веранды тихо, но настойчиво постучали.

Беглец тотчас проснулся, вернее, сразу же открыл глаза, так как почти не спал, а находился где-то на грани забытья — между явью и сном, постоянно ощущая свое присутствие, как бы в двух измерениях: здесь, в этой, на первый взгляд, странной, интригующей реальности, нелепо материализованной в виде добротного деревянного жилища, его хозяев — и еще не совсем ему понятных, но, по-видимому, хороших, милых людей, и в другой — неосязаемой, выраженной блеклыми видениями чего-то далекого, доброго, мучительно знакомого и желанного…

Парень оторвал от подушки голову, прислушался, затем резко приподнялся, вскочил на ноги и подбежал к двери.

— Кто там?

— Свои, — раздался тихий хрипловатый голос.

Беглец быстро отпер засовы, осторожно приоткрыл дверь и увидел перед собой толстого низенького человека, закутанного в длинный, до пят, плащ. Его большие оттопыренные уши, неестественно выделявшиеся на белой, с реденьким пушком миниатюрной головке, в свою очередь основательно посаженной на тройной, без шеи, подбородок, навострились и, кажется, даже слегка колыхнулись в поиске подозрительных звуков. А маленькие круглые глазки в обрамлении тонких паутинок морщин, которые неожиданно обрывались у основания приплюснутого шарика, заменяющего нос, настороженно дрогнули, часто захлопали мясистыми веками и недоуменно уперлись в лицо парня.

— Кто вы? — спросил толстяк, чуть приоткрыв розовые, будто у женщины губы.

— Я?.. — опешил беглец. — По-моему, этот вопрос должен исходить от меня.

— Где Галинка? — не обращая на его реплику, опять поинтересовался незнакомец.

— Спит. — И чуть помедлив, добавил уже дружелюбно: — Да вы проходите.

Толстяк тотчас, не медля, внес свое объемистое тело внутрь веранды, сделав ее сразу намного меньше и теснее.

— Разбудить нужно! — ни то попросил, ни то приказал незнакомец и виновато уперся взглядом в парня.

Секунду-другую тот упорно размышлял, — делать это, или не стоит, — и, наконец, решился:

— Хорошо. — И исчез за дверью прихожей. А через минуту вернулся с Галинкой: на ее заспанном, но уже чуточку ухоженном лице застыла тень тревоги и озабоченности.

— Что случилось? — спросила она, хмуро оглядывая незнакомца, однако в следующую секунду уже узнала его: — Маркелыч? Вы?..

— Вам нужно немедленно скрыться! — с ходу выпалил толстяк.

— Почему? Что случилось?..

Маркелыч развел в стороны свои маленькие пухлые руки, пожал плечами, проговорил быстро:

— Только что мне звонил племянник Пантелея Елизаровича и сказал, что его дядя арестован. Вчера вечером его вызывали в Главное Управление, расспрашивали о Пантелее. Он сумел добиться с ним свидания. И вот… — Толстяк запнулся на полуслове, посмотрел на парня, а затем вдруг упавшим голосом подытожил: — Вот, собственно, и все.

— Спасибо, — задумчиво обронила девушка, немного постояла, глядя прямо себе под ноги, затем подняла на беглеца блестящие тревожным огоньком глаза и, встретившись с его вопросительным взглядом, тихо проговорила: — Надо уходить. — И, неожиданно встрепенувшись, стала быстро собираться.

Однако скоро остановилась и, потупившись, опустилась на стул:

— А как же бабушка? — И подняла на мужчин вдруг опечаленные глаза.

Маркелыч шагнул к ней, участливо положил руку на плечо:

— Не беспокойся, дочка, я помогу…

Несколько мгновений она колебалась, но потом решительно мотнула головой и принялась вновь суетиться.

Через полчаса они уже шли по заросшей тропинке, ведущей через их скромный сад на соседнюю улицу. На востоке только-только забрезжил рассвет, пока лишь чуточку приглушив, вернее, размазав бледноватыми мазками яркость соседствующих по горизонту звезд, и поэтому на улице было еще довольно-таки темно.

Беглец шел след в след за Галинкой, ориентируясь в основном по ее светлой косынке, мельтешившей впереди белыми бликами, да еще — по торопливому хлесту девичьих туфель о мокрую и липкую траву.

Вскоре они вышли на открытую местность и огляделись.

— Кажется, там есть проход, — шепнула девушка, вытягивая руку в сторону тусклого просвета между темных силуэтов приземистых зданий, — пошли…

Беглец пошевелил онемело застывшими пальцами в насквозь промокших и раскисших от росы ботинках, — некогда, века полтора назад, сверхмодных и баснословно дорогих, а теперь попросту смешных, карикатурных, — перекинул под мышкой завернутую в тряпку картину и, неприятно чмокая сырыми носками о скользкие подошвы, поплелся за своей спутницей.

Выйдя на твердую, укатанную кромку дороги, они прошли несколько одноэтажных домиков, скорее напоминавших дачи, чем постоянное жилье, и остановились возле одного из них.