Они подошли ближе, к калитке, и свет, струившийся сквозь крохотную дырочку в плотно зашторенном окошке, неожиданно упал бледным расплывчатым пятном на лицо Галинки. Парень посмотрел в опечаленные глаза своей очаровательной спутницы — и вдруг понял: она огорчена не только тем, что не смогла достать лекарства, но и еще чем-то. Может быть тем, что их необычной прогулке подошел конец и сейчас они должны, к сожалению, расстаться, вернее, разойтись по разным комнатам? Он боялся в это поверить, — вдруг ему это просто показалось?
Парень осторожно дотронулся до плеча девушки и хрипло отозвался:
— Да, мы у дома… — И только было хотел притянуть ее, приласкать, как она, словно разгадав намерения спутника, быстро протараторила, увертываясь в сторону:
— А что мы скажем бабушке насчет лекарства? — И игриво сверкнула отраженными в глазах огоньками.
Беглец тряхнул головой, шумно выдохнул, пожал плечами, буркнул:
— Не знаю… — И не искушая себя больше, торопливо прошагал в калитку.
Лысый небрежно пришлепнул большой массивной папкой полудохлую жирную муху на столе, скривился и подумал, тяжело вздыхая: «Если бы так просто можно было разделаться и с тем удравшим ублюдком! Эх, если б… Что же теперь докладывать Первому? Этот чертов боров меня же сотрет в порошок, смешает с дерьмом!..»
Он хмуро оглядел вытянувшихся перед ним громил, — высокого широкоплечего парня в полувоенной форме и среднего роста детину в черной кожаной куртке, — и сипло проворчал:
— Так что же, недотепы, будем делать?
«Недотепы» враз судорожно сглотнули и вновь замерли в тревожном ожидании. Однако их, казалось, заплесневелые мозги были не такими уж протухшими — они лихорадочно работали, стараясь мгновенно предугадать в тоне какого-нибудь случайного слова или незначительного жеста даже малейший нюанс, даже крохотный перепад в настроении своего грозного и безжалостного начальника, характер которого уже был досконально ими изучен, и главное теперь заключалось лишь в одном: не упустить тот момент, — во что бы то ни стало предугадать, предвосхитить его! — чтобы сразу же, как только ярость патрона достигнет «критической массы», отвести удар от себя, то есть — предложить ему то, что, по их интуитивному предположению, только-только начинало созревать в его, опять же по их глубокому убеждению, чугунной башке.
И один из них, кажется, уловил этот опаснейший миг, подобострастно обронив:
— По-моему, необходимо срочно усилить охрану припограничной зоны недавно созданным отрядом «поиск-икс».
— И немедленно ввести туда особые пропуска!.. — мгновенно примазался другой.
— Тогда мы будем абсолютно уверены, что картина не ускользнет к соседям! — скоропалительно перебивая, закончил первый и, увидев, как размякли жесткие морщинки в уголках плотно сжатых губ его властного патрона, понял, что попал, кажется, в точку.
Лысый уперся руками в край стола, затем резко оттолкнулся от него, откидываясь на спинку стула, довольно пожевал губами, а после снисходительно изрек:
— Да, это решение в данный момент, наверное, самое оптимальное… Он не должен от нас уйти. — И с размаху саданув ладонью по столу, сердито подчеркнул: — Не должен! — Покачался на задних ножках стула и уже миролюбиво проворковал: — Ну а дед-то что-нибудь показал?
— Никак нет, шеф!
— Значит, молчит, старая коряга… — И скривил в подобие улыбки свою бледноватую щеку.
— Теперь уже вряд ли заговорит, — вдруг разоткровенничался второй.
— Перестарались? — грозно сверкнул глазами лысый и… неожиданно горестно вздохнул. В груди у него непонятно защемило, и он изумленно подумал: «Господи! Что это я, жалею его, что ли? Этого старикашку? Этого прохвоста, предателя?! Нет. Нет!.. Не дай Бог еще перевертышем стать. Нет. Нет! Не хочу!.. Все больше ноги моей там не будет, на этой дьявольской границе! Все!..»
— Он был совсем дохлый, шеф… — стал плаксиво оправдываться первый; его неестественно узко посаженные глазки лихорадочно забегали, но уже в следующий момент, учуяв несерьезность опасности, стеснительно уткнулись в красный коврик дорожки.
Лысый свел гармошкой лоб, коснулся ладонью затылка, поправил там скудные остатки некогда роскошных локонов, дернул головой:
— Выходит, так мы и не узнаем, как этот паршивый тип устроил нам цирк с подменой картины и тайным ходом для беглеца? — И не спеша, изучающе, обвел взглядом своих ретивых сотрудников. Помолчал, поиграл желваками, а затем рявкнул, разбрасывая слюни: — Что я буду сегодня вечером докладывать Первому, а?! — Он бешено выкатил на них свои налившиеся кровью глаза и грозно распорядился: — Чтобы к трем часам дня этот мерзавец стоял у меня здесь! — И резко выкинул руку в сторону замерших по стойке смирно, обезумевших от страха мраков; перевел дых, смачно высморкался в огромный белый платок и уже спокойнее прибавил: — А картина лежала тут! — И с силой ткнул длинным корявым пальцем в гладкий пластик стола.