«Приключения, Фантастика» 1996 № 06

— Он дело говорит, — послышался скрипучий бабкин голос. — Скоро на дворе темень будет. А сейчас что ни день, то грабеж или убийство — Бога на них нету, антихристы… А он все же мужик! Пусть нацепит дедовы отличия…

— Ладно, уговорили, — Галинка подошла к шкафу, вынула темно-серые брюки и такого же цвета пиджак, лацканы которого были сплошь увешаны какими-то золочено-серебряными побрякушками, — то ли медалями, то ли орденами, — и подала их гостю. — Одевайтесь в это, так безопаснее.

Беглец повертел в руках довольно-таки необычную для него одежду, недоуменно взглянул на девушку, хотел что-то спросить, но не решился, и принялся молча переодеваться.

Они шли по улице уже минут пятнадцать. Скоро совсем стемнело, и лица попадавшихся навстречу людей были почти не заметны. Хотя настороженность, отчужденность все же угадывалась. Теперь это проявлялось в походке, в непроизвольных жестах, в неестественной торопливости и еще в чем-то неуловимом, чего беглец, казалось, не видел, но явственно чувствовал, однако — не мог понять, не мог осмыслить.

Медали и ордена, безмятежно болтавшиеся у него на груди, теперь оповещали о себе лишь своим ритмичным, в такт шага, позвякиванием да еще иногда тусклыми, пугающими темноту бликами драгоценного металла. Однако парень до сих пор не мог отделаться от того жгучего, выворачивающего душу впечатления, которое он испытал, выйдя на улицу с этими необычными и непонятными для него «аксессуарами» на груди. Особенно — когда увидел лицо первого повстречавшегося ему прохожего. Оно было неестественным: и почтительным, и насмешливым, и растерянным. И все это — вперемешку со страхом и завистью. То же самое, или что-то похожее он машинально улавливал в глазах почти всех попадавшихся ему по дороге людей.

Но спросить Галинку об этом, пока совершенно не понятном, прямо обескураживающем его обстоятельстве, не решался. Почти весь путь она была какая-то хмурая, задумчивая и… недоступная.

Имелись и другие без конца терзавшие его вопросы, которые скопились в истерзанной сомнениями душе беглеца, и которые беспрерывно толпились и тусовались где-то внутри. Мучили и пытали, но — не покидали разум, не разряжали напряженность мысли каким-нибудь, пусть даже не самым лучшим, не самым приемлемым для него объяснением. Но все же — объяснением! Но — нет. Этого, к сожалению, не происходило.

И все это, естественно, сказывалось на его внутреннем мире, на его вконец расстроенной психике, затуманенном парадоксами сознании, отражаясь пока лишь в виде своеобразных сомнений, терзаний, разочарований, но которые, как это ни странно, сейчас прочно лепили его характер, делали его тверже, основательнее, со всеми своими неожиданными, противоречивыми особенностями, и в конечном итоге рождали в нем все то оригинальное, все то уникальное, чем, собственно, и выделялся каждый отдельно взятый человек из массы себе подобных. А имея такое непростое и практически еще ничем не заполненное пространство познания, он уже непроизвольно, словно по течению, попадал в своеобразный живительный поток беспрерывного обновления своих беспокойных мыслей, целительный поток очищения своего нутра, а значит — и изменения всего внутреннего мира, что, в конце концов, и делало его душу устойчивее, а личность — неповторимее.

И лишь только когда они подошли к большому пятиэтажному дому, и Галинка, мотнув головой в сторону одного из немногих тускло светящихся квадратов вверху, остановилась и настороженно сообщила, что это здесь, в том окне, он, наконец, осмелился задать ей первый вопрос:

— Скажите, Галя, почему у вас здесь такое преувеличенное, вернее… э-э… какое-то искаженное преклонение перед поощрительными знаками?

— Перед чем? — не поняла девушка и удивленно повела бровью.

— Ну, перед этими, как их… наградами, что ли? — то ли спросил, то ли пояснил он, неожиданно потупившись, и одновременно радуясь тому, что из-за темноты Галинка не видит этого.

— А у вас? — ее глаза блеснули в ночи озорным огоньком.

— У нас? — в свою очередь удивился беглец. — Н… не знаю.

— Вот и не спрашивайте. Идемте!

Они прошли ко второму подъезду, поднялись на третий этаж, Галинка, не раздумывая, позвонила в одну из дверей.

Дверь почти сразу же отворилась, и в ярко освещенном проеме появилась фигура мужчины в черной кожаной куртке и пепельного цвета брюках. Плотно сжатые губы еще заметно дрогнули, выдавая волнение, а большие роговые очки с затемненными стеклами быстро пробежали по кричащей серебром и золотом груди парня и настороженно замерли на уровне лиц молодых людей. Мужчина отступил в сторону и кивком пригласил войти.

Но Галинка вдруг резко отпрянула, скоропалительно бросив:

— Ой, извините, мы ошиблись подъездом!.. — Схватила парня за руку и потянула назад, к лестнице.

— Нет, постойте! — Человек в кожанке переступил порог и попытался их задержать. Однако беглец неожиданным поворотом плеча отстранил девушку в сторону и резким выпадом колена ударил в пах незнакомца.

Тот охнул, скрючился и повалился на пол. А молодые люди через несколько секунд уже были на улице. Бежали они молча и долго.