Беглец снова подошел к двери и легонько постучал. Делал это он почти неосознанно, будто во сне, однако вполне реально ощущал, что все время настойчиво и упрямо превозмогает себя, через силу приглушая внутри неуемный, предательский озноб страха. А спасительной отдушиной от этого ненавистного ему чувства теперь было одно — возможность быстрого и безболезненного отступления во чрево картины; побег туда, в неведомое, но, по-видимому, — все же безопасное.
И даже когда послышались приближающиеся шаги, у него еще не было готового плана побега. Но теперь уже было одно неуемное, всепоглощающее желание — желание действия, немедленного, срочного; да еще была, наверное, дикая, всепроникающая злоба, вдруг вылезшая откуда-то из нутра и неожиданно разлившаяся по телу тугими наэлектризованными струями.
Шаги замерли за дверью — и пленник снова постучал.
Замки мягко щелкнули, дверь еле слышно скрипнула — и в открывшемся сумрачном проеме показалось настороженное личико старика. Глаза его прищуро ощупали темноту, а в следующий миг, уже немного попривыкнув, удивленно остановились на пленнике.
Сухое морщинистое лицо старика перекосила гримаса страха — и он тотчас рванулся назад, спешно прикрывая дверь за собой. Однако, парень успел выкинуть ногу в проем двери и схватить старика за рукав, и тот, к удивлению пленника, не стал вырываться.
— Это вы?.. Опять вы?! — сдавленно проклокотало в горле пожилого охранника. — Как так можно? Как?!.
— Вы знали меня раньше? — Пленник чуть ослабил пальцы на его пиджаке.
— Знал? — опешил старик. — Да я же вас отсюда тот раз выпускал!.. Вы что — забыли?
— Да, забыл, наверное… — смущенно пробормотал парень и уточнил, сморщившись: — Они у меня все мозги отбили: — Он отпустил рукав старика и нервно потер ладонями свои виски.
— Это они умеют, — задумчиво заметил охранник и вздохнул.
— Значит, это вы помогли мне — а я и не помню… — Пленник поджал губы и замотал головой.
— Да, я — кто же еще? Я тут и охранником, и истопником служу, за канализацией, сантехникой присматриваю, в общем, мастер на все руки… Однако вас поймали?
— Поймали где-то…
— Меня тоже допытывали. Но я им ничегошеньки толком не сказал. Все про эту чертову картину твердили — кто ее подменил? А я почем знаю?.. Спасибо племяшу — вырвал от этих нехристей, будь они неладны… Он в горрегистратуре сидит. Какой-никакой — а начальник.
Пленник опять взял старика за рукав, но теперь уже доверительно, по-товарищески, и сдавленным голосом обронил:
— Скажите, кто я?
Бледноватая кожа на лице старика шевельнулась, изменила оттенок, покрылась тонкой сетью новых морщинок, складки у губ стали глубже, жестче, и он, выдохнув, тихо проговорил:
— Вот и тот раз вы точно так же меня спросили… А кто вы — одному Богу ведомо. Если он послал вас сюда, значит так ему нужно. Чего уж тут поделаешь? А послать он мог, по-моему, только человека. Это точно. Значит вы — человек. Вот и будьте им, уважаемый. Смотришь, со временем все и узнаете… — Он немного помолчал в задумчивости, затем тихо добавил: — Я снова помогу вам, молодой человек.
— Спасибо, отец. Но куда мне пойти?
— Я дам адрес. Надежный адрес, будьте уверены.
— А если я возьму с собой картину?.. — вдруг вырвалось у парня. Он повернулся боком, выставляя вперед полотно, а через пару секунд продолжил: —…то вам, наверное, придется туго? — И вскинул глаза на старика.
Тот пожевал губами, покивал головой и выдохнул:
— Ничего, молодой человек, ничего… Я уже свое отжил, спрос с меня невелик, найду чем отбрехаться. После всех этих чудес-расчудес они в растерянности. И даже в страхе. Еще в каком страхе — ручаюсь! Всему поверят, чего ни наговорю. Все примут за чистую монету. Так что не тревожьтесь за меня, старого, забирайте свою картину — и с Богом!
Беглец осторожно приоткрыл калитку, поправил под мышкой завернутую в замусоленную газету картину и вошел внутрь обширного неухоженного двора, небрежно огороженного со всех сторон забором из старых сосновых досок.
Тропинка, ведущая к большому рубленному дому с полусгнившей драночной крышей, проходила мимо ветхой собачьей будки. Бывший пленник несмело огляделся, а затем торопливо засеменил по тропинке.
Из будки тотчас высунулась лохматая заспанная физиономия собаки. Пес покосился на чужака красным слезящимся глазом, зевнул и снова спрятался.
Это очень удивило и даже немного развеселило парня. Ведь когда он, казалось, чудом выбрался из того трижды проклятого подземелья и направился на поиски указанного стариком адреса, где, как ему объяснили, он мог побыть какое-то время в безопасности, его всю дорогу одолевали собаки. Злые, голодные, просящие. Почти как он.
Они были везде, в каждом проулке, в каждом закутке, и складывалось впечатление, что кроме озверелого захлебного лая, доносившегося будто из самой пустоты, а точнее, из вонючего помойного воздуха, и хищных оскаленных рож, то и дело высовывающихся из всевозможных дворов, щелей, ям, здесь ничего другого и не было. Город собак, страна псов. Но ведь и они бывают разные! Разные — и плохие, и хорошие. Как люди.