«Приключения, Фантастика» 1996 № 06

— А почему? — встрепенулась Галинка. — Хоть в ней и не слишком комфортабельно, все же это, по-моему, было бы наиболее правильное решение в данной ситуации. Убежать, спрятать картину где-нибудь, войти в нее и переждать, пока все ни поутихнет, правда?

— Конечно, — согласился беглец, дернув щекой, — неплохо было бы таким образом удрать от этих псов… да и хорошо бы было все обдумать, осмыслить, отдохнуть, наконец… — Он свел гармошкой лоб, потер переносицу, а уже после возбужденно продолжил: — Но я чувствую, чувствую подсознательно, всем своим нутром, что после разгерметизации шифроблока, то есть, после внедрения в его структуру, в его сугубо индивидуальное поле инородного тела, в данном случае твоего, Галинка, вторичный заход туда безопасен только на определенное время. И, кажется, очень ограниченное! Почему — я не знаю… — Он поднял на девушку полные печали и жгучего отчаяния глаза, затем перевел взгляд на лысого и неожиданно срывающимся голосом вопросил: — Господи, да кто же я — робот или человек?!

Галинка сразу же подскочила к нему, прижалась, нежно прошептала: «Да человек ты, человек!..» А следователь смущенно отвернулся, отступил к столу, но затем все же вернулся, взял его за плечо и тихо, с надрывом, выдавил:

— Все будет нормально, парень… поверь! Должно быть нормально! Иначе, зачем мы все живем… — И улыбнулся почти одними глазами — приветливо, искренне. — А свою картину, конечно, возьмите. Иначе — как?.. Хотя это и осложнит несколько ситуацию…

— Почему? — забеспокоился беглец.

— К сожалению, о ней известно не только нам с вами. — Помолчал и бросил: — Если бы можно было повернуть время вспять!.. — Он скрипнул зубами и резко всплеснул на своих побледневших щеках желваками. — Я ведь хотел использовать эту картину для того, чтобы столкнуть лбами двух враждующих между собой лидеров, и на этой волне скорректировать ход развития нескольких соседних республик. А точнее — попытаться их объединить… — Он отчаянно махнул рукой и отвернулся.

— Что же тогда делать? — опешил парень.

— А ничего, — губы лысого снова дрогнули в улыбке. — Просто нужно ускорить ваш побег. — Печально посмотрел на них и уточнил: — Это необходимо сделать в ближайшие час-два… — Вздохнул, пожевал губу, а затем тихо добавил, возвращаясь к прежней теме: — Вряд ли эта волшебная штуковина, — он кивнул на картину, — помогла бы нам объединиться. Я это, кажется, понял, только сейчас. В первую очередь нужно переделать наше сознание, наше мироощущение, нутро наше поганое очистить, а уж потом… И никакие здесь чудеса не помогут!

А перед тем, как войти охранникам, — но теперь уже другим, — и снова увести их, опять под землю, опять в тот мрачный, трижды проклятый сырой каземат, беглец шагнул к столу, взял картину, на секунду задержался, о чем-то задумавшись, затем оглянулся на лысого и вдруг проговорил дрогнувшим голосом:

— У меня сложилось впечатление, что вы решили нам сразу же помочь, как только увидели здесь, в своем кабинете. Почему?

Следователь замер, уставившись на парня, потом опустил голову, уткнулся в ковровую дорожку и тихо обронил:

— Не знаю… — Чуть помедлил и продолжил: — Может, потому, что, наверное, еще не совсем потерял совесть, а может… — Он запнулся, повздыхал тяжело, обреченно, затем поднял на беглеца наполненные болью и отчаянием глаза и глухо закончил: — А может потому — и это, по-моему, правильнее всего будет — что вы, дорогие мои таинственные незнакомцы, каким-то образом помогли мне понять — понять четче и острее — всю безнадежность, всю бессмысленность этого идиотского мира, и я вдруг уверовал, кажется, в возможность более целенаправленной, более достойной, более справедливой жизни…

4

И снова их окутала звенящая и выворачивающая душу глухота подземелья. Галинка прижалась к сырой холодной стене и замерла, блаженно прикрыв глаза, — после нестерпимой духоты кабинета и испепеляющих лучей горячего солнца во дворе Управления эта каменная прохлада показалась ей сказочным подарком.

Однако уже через несколько минут спина у нее озябла, и она обхватив себя за плечи, отстранилась от стены, присела на корточки. Беглец же мрачно огляделся, вздохнул, аккуратно пристроил картину в углу и принялся молча, не спеша мерить шагами бетонный пол камеры — шесть шагов от дверей до стены и обратно.

Ни о чем не хотелось думать, говорить, и он был благодарен Галинке, что и она молчала, уткнувшись под ноги.