По слѣдующему письму, которое достойный генералъ написалъ за нѣсколько дней до гибельнаго окончанія своей болѣзни, видно, что онъ не имѣлъ надежды на своё выздоровленіе:
«Любезный Мэкъ, я говорю и дышу съ такимъ трудомъ, пока пишу это письмо въ моей постели, что я сомнѣваюсь, встану ли я съ нея. Я не желаю сердить бѣдную Элизу, а въ моёмъ положеніи не могу даже вступать въ споры, которые, какъ я знаю, начнутся относительно имѣнія. Когда я оставилъ Англію, мнѣ угрожало взысканіе (молодаго Фирмина), напрасно испугавшее меня, потому что оно должно было поглотить даже болѣе того, что я имѣлъ. Это заставило меня сдѣлать распоряженіе, чтобы оставить всё Элизѣ, а послѣ ея смерти дѣтямъ. Моё завѣщаніе у Смита, Томпсона, Рэймонда въ Грай-Иннъ. Думаю что Шарлотта долго не будетъ счастлива съ своей матерью. Разойтись съ Ф., который поступилъ съ нами самимъ великодушнымъ образомъ, разобьётъ ея сердце. Не возьмёте ли вы съ Эмили её къ себѣ на время? Я далъ Ф. обѣщаніе. Такъ какъ вы сказали мнѣ, я поступилъ съ нимъ дурно, въ чомъ и сознаюсь и о чомъ глубоко сожалѣю. Если Шарлотта выйдетъ замужь, она должна имѣть свою долю. Отецъ ея молится, въ случаѣ если онъ eё не увидитъ, чтобы Господь благословилъ её. Съ искренней любовью къ Эмили, я остаюсь, любезный Мэкъ, искренно вамъ преданный
«Чарльзъ Бэйнисъ.»
Получивъ это письмо, Шарлотта не послушалась желанія своего отца и тотчасъ отправилась изъ Тура съ своимъ достойнымъ дядей. Старый воинъ находился въ комнатѣ своего товарища, когда генералъ сложилъ руки Шарлотты и ея жениха. Онъ признался въ своей винѣ, хотя трудно для тѣхъ, кто ожидаетъ любви и уваженія, признаваться въ своей винѣ и просить прощенія. Старымъ колѣнамъ трудно сгибаться. Братъ читатель, старый или молодой, когда настанетъ нашъ послѣдній часъ, дай Богъ, чтобы и мы могли это сдѣлать!
Глава XXX
ВОЗВРАЩЕНІЕ КЪ СТАРЫМЪ ДРУЗЬЯМЪ
Три старые товарища и Филиппъ составляли небольшую погребальную процессію, которая проводила генерала къ его послѣднему мѣсту отдохновенія на Монмартрскомъ кладбищѣ. Церемонія погребенія была непродолжительна. Не было даже надгробной рѣчи. Немногіе помнятъ его, немногія, очень немногіе скорбятъ по нём!.. Солнце закатывается, звѣзды блестятъ, роса падаетъ, а нашъ любезный братъ сошолъ съ лица земли. Дѣти его ложатся спать со страхомъ и со слезами. Восходитъ солнце, котораго онъ не видитъ, а дѣти просыпаются и ихъ занимаютъ ихъ новыя траурныя платьица. Они играютъ, ссорятся, а глаза, смотрѣвшіе на нихъ такъ добродушно, исчезли, исчезли. Проводы на кладбище знакомыхъ въ глубокомъ траурѣ, которые потомъ разойдутся но домамъ или клубамъ и будутъ носить по насъ крепъ нѣсколько дней — кто изъ насъ можетъ ожидать болѣе? Эта мысль неблагородыя и неутѣшительна, достойный сэръ. А позвольте спросить, чѣмъ намъ гордиться? Развѣ мы были такъ добры, такъ благоразумны, такъ велики душой, что имѣемъ право ожидать любви, сожалѣній, воспоминаній? И великій Ксерксъ и завоеватель Бобадилъ должны были узнать въ послѣдній часъ и въ послѣднемъ убѣжищѣ какъ они ничтожны, какъ одиноки и какой прахъ покрываетъ ихъ. Скорѣе барабаны и трубы! Заиграйте весёлый мотивъ! Ударь по чорной упряжи, кучеръ, и скачи назадъ въ городъ къ свѣту, къ дѣлу, къ долгу!
Я не сказалъ о генералѣ Бэйнисѣ ничего недобраго, кромѣ того что налагаетъ на меня моя обязанность разскащика. Мы знаемъ изъ исторіи Морлборо, что самый храбрый и самый великій военный геній не всегда бываетъ храбръ или успѣшенъ въ своихъ битвахъ, съ женой и что самые великіе воины дѣлали ошибки относительно словъ meum и tuum. Мы не можемъ скрывать отъ себя того факта, что Бэйнисъ позволялъ водить себя за носъ и имѣлъ слабости несовмѣстные съ самой высокой степенью добродѣтели.