Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Я описываю то, чего мнѣ никогда нельзя было ни видѣть, ни слышать, и я могу поручиться только въ вѣроятности, а не въ истинѣ секретныхъ разговоровъ этихъ достойныхъ людей. Въ разговорѣ Гёнта съ его другомъ конецъ всегда былъ одинъ и тотъ же: просьба о деньгахъ. Если шолъ дождь, когда Гёнтъ разставался съ своимъ университетскимъ товарищемъ, онъ говорилъ:

— Я испорчу мою новую шляпу, докторъ, а у меня нѣтъ денегъ на извощика. Благодарствуйте, старый товарищъ. Au revoir!

Если погода была хороша онъ говорилъ:

— У меня такое потёртое платье, что вы изъ состраданія должны бы сшить мнѣ новую пару. Не у вашего портного, онъ слишкомъ дорогой. Благодарю, довольно и двухъ совереновъ.

Докторъ берётъ два соверена съ камина, а пасторъ удаляется, бренча золотомъ въ своёмъ грязномъ карманѣ.

Докторъ уже уходилъ послѣ разговора о pallida mors, и уже бралъ свою вычищенную широкую шляпу съ вѣчно новою подкладкой, которою мы всѣ восхищаемся, какъ пасторъ опять началъ:

— О Фирминъ! прежде чѣмъ вы уйдите, пожалуйста дайте мнѣ взаймы нѣсколько совереновъ. Меня обобрали въ игорномъ домѣ. Эта проклятая рулетка! Я совсѣмъ съ ума схожу.

— Ей-богу! кричитъ докторъ съ крѣпкимъ ругательствомъ:- это ни на что не похоже Гёнтъ. Вы каждую недѣлю приходите ко мнѣ за деньгами. Вы и то уже много получили. Просите у другихъ. Я вамъ не дамъ.

— Да, вы дадите, старый товарищъ, говоритъ пасторъ, бросая на доктора страшный взглядъ:- за…

— За что? спрашиваетъ докторъ и жилы на его высокомъ лбу надуваются.

— За прошлое, говоритъ пасторъ: — На столѣ лежитъ семь совереновъ въ бумажкѣ: — этого будетъ какъ разъ.

И онъ сгребаетъ деньги, полученныя докторомъ отъ больныхъ, грязною рукою въ грязный карманъ.

— Какъ, браниться и проклинать при пасторѣ! Ну! Полно не сердитесь старичокъ. Выйдьте на воздухъ, онъ освѣжитъ васъ.

— Не думаю, чтобы я позвалъ его лечить меня, когда занемогу, бормочетъ Гёнтъ, уходя и бренча добычею въ своей грязной рукѣ! „Не думаю, чтобы мнѣ пріятно было встрѣтить его одного въ лунную ночь въ очень тихой улицѣ. Это рѣшительный малый. Въ глазахъ его такое скверное выраженіе. Фуй!

И онъ хохочетъ и дѣлаетъ грубое замѣчаніе о глазахъ Фирмина.

Докторъ Фирминъ поѣздивъ по городу, постоявъ у постели больныхъ съ своею кроткою, грустною улыбкой, обласканный и благословляемый нѣжными матерями, которыя видятъ въ нёмъ спасителя дѣтей своихъ, пощупавъ пульсъ у дамъ рукою такою же деликатною, какъ и ихъ рука, потрепавъ дѣтей по свѣжимъ щочкамъ съ вѣжливой добротою — щочкамъ, которыя обязаны своимъ румянцемъ его чудному искусству, успокоивъ и утѣшивъ милэди, пожавъ руку милорду, заглянувъ въ клубъ и размѣнявшись вѣжливыми поклонами съ своими пріятелями важными господами, и уѣхавъ въ красивой карстѣ на великолѣпныхъ лошадяхъ — окружонный восторгомъ, уваженіемъ, такъ что всѣ говорятъ: отличный человѣкъ Фирминъ, отличный докторъ, отличный человѣкъ, надёжный человѣкъ, основательный человѣкъ, человѣкъ хорошей фамиліи, вдовецъ богатой жены, счастливый человѣкъ, и такъ далѣе, ѣдетъ домой съ грустными главами и съ угрюмою улыбкой.

Онъ ѣдетъ по Старой Паррской улицѣ именно въ ту минуту, какъ Филь выходитъ изъ Регентской улицы, по обыкновенію съ сигарою во рту. Онъ бросаетъ сигару какъ только усматриваетъ отца, и они вмѣстѣ входятъ въ домъ.

— Ты обѣдаешь дома, Филиппъ? спрашиваетъ отецъ.

— А вы, сэръ? Я буду обѣдать дома, если обѣдаете вы, говоритъ сынъ: — и если вы будете одни.

— Одинъ. Да. То есть, вѣрно придётъ Гёнтъ, котораго ты не любишь. Но бѣдняжкѣ не у кого обѣдать больше. Какъ, можно ли такъ ругать бѣднаго несчастнаго человѣка и стараго друга твоего отца?

Я боюсь, что у Филиппа вырвалось довольно крѣпкое выраженіе, пока отецъ говорилъ.

— Извините, это слово вырвалось у меня невольно. Я не могу удержаться. Я ненавижу этого человѣка.

— Ты не скрываешь своей симпатіи и антипатіи, Филиппъ, говоритъ или, лучше сказать, стонетъ надёжный человѣкъ, основательный, счастливый, несчастный человѣкъ.

Много лѣтъ сряду видѣлъ онъ какъ сердце его сына чуждалось его, разузнало его и удалилось отъ него, и со стыдомъ, съ угрызеніемъ, съ болѣзненнымъ чувствомъ; не спитъ онъ по ночамъ и думаетъ, что онъ одинъ — одинъ на свѣтѣ. Ахъ! Любите вашихъ родителей, юноши! О Отецъ милосердый, укрѣпи наши сердца: укрѣпи и очисти ихъ такъ, чтобы намъ не пришлось краснѣть передъ нашими дѣтьми!

— Ты не скрываешь твоей симпатіи и антипатіи, Филиппъ, продолжалъ отецъ тономъ который странно и больно укоряетъ молодого человѣка.

Голосъ Филиппа сильно дрожатъ, когда онъ отвѣчаетъ.

— Да, батюшка, а терпѣть не могу этого человѣка и не могу скрыть моихъ чувствъ. Я только-что разстался съ этимъ человѣкомъ. Я только-что встрѣтилъ его.

— Гдѣ?

— У мистриссъ Брандонъ.