Этой похвалой, самой лучшей, которую можно сделать человеку во время войны, я стараюсь охватить всех моих агентов: швейцарцев, которые из симпатией к нашей стране добровольно служили нашему делу, и главным образом, многочисленных эльзасцев, которых при любых обстоятельствах изо всех сил, в одиночку, неизвестные, окруженные смертельными опасностями, ни на что не надеясь, и ни о чем не прося, помогли нам так, как только они могли, одни из ненависти к Германии, другие, и я их действительно ценю выше первых, из чистой и возвышенной любви к Франции.
Страна, которая сумела тогда вдохновить такую самоотверженность, может ли она быть уверена в том, что снова обретет ее, когда будет в ней нуждаться?