Мы вышли со Стагартом из гостиницы и направились по берегу озера четырех кантонов, которое подобно темно-зеленому бархатному ковру расстилалось у подножия гор.
Мы молча сели на скамью недалеко от места и долгое время, молчали погрузившись в думы.
Озеро и окрестности были облиты серебристым лунным светом. Синий туман вился исполинской змеей вокруг горы Пилат. Вдали, где-то между бледными виллами и ярко красными розовыми садами, блестел одинокий огонек.
Не знаю, почему я вспомнил про Индию. Может быть, по какой-нибудь бессознательной ассоциации мыслей.
— Рассказал бы ты мне когда-нибудь об одном из твоих приключений в Индии, Стагарт! — обратился я внезапно к моему другу.
Он взглянул на меня почти с испугом.
— Я только что думал об этом, — проговорил он тихо, скорее про себя, чем обращаясь ко мне.
Любопытство мое было возбуждено.
— О чем именно? — спросил я.
— О той странной истории, которую я никогда не забуду, — ответил Стагарт. — Тогда была такая же ночь, как и теперь.
— Расскажи.
Он замолчал на мгновение и затем начал свой рассказ.
— Эта Индия — странная земля, именно благодаря существующим в ней противоречиям, благодаря смешению загадочного с понятным, сказочного с обыденным, прекрасного с порочным, богатства с бедностью, дикости с цивилизацией.
Это замечается и в климате и в почве, в людях и в зверях.
Тогда как в индостанских равнинах царит тропическая жара, область Гималаев покрыта снегом и льдом; тогда как на Малабарском берегу почти полгода идут беспрерывные дожди, на противоположном Коромандельском берегу — царство вечного солнца.
Точно так же дело обстоит и с почвой. Пустыни расстилаются рядом с цветущими долинами, высокие горы поднимаются рядом с равнинами. Акация растет рядом с тополем, вечнозеленые хвойные породы украшают возвышенности, тогда как внизу высятся девственные пальмовые леса. Здесь родина лимонного и апельсинного деревьев, точно так же как и сахарного тростника, перца и имбиря.
Газели и львы населяют джунгли. Обезьяны, слоны, олени и быки оживляют берега Ганга, в котором наряду с крокодилами водятся акулы и дельфины. И в лесах водятся всевозможные породы птиц.
Существуют ли где-нибудь столь разные расы, как в Индии? Тихий индус живет рядом с диким коларийцем, монгол рядом с арийцем, еврей, переселившийся в Индию еще во времена Вавилона, рядом с персом. И среди них всех и над ними завоеватель-европеец.
Не над всеми. Сотни гордых племен сохранили свои обычаи, права и свободу и в мрачных храмах, переживших тысячелетия, все еще горит неугасаемый огонь перед Шакти.
Он задумался на несколько минут, устремив вдаль свой взор, и затем продолжал:
— Эта богиня принесла неисчислимые бедствия. Целые моря слез проливались вокруг нее и из-за нее. Потоки крови окрашивали ее алтари. Смерть распространяется всюду ее поклонниками.
О ней будет речь в истории, которую я хочу тебе рассказать. Она играла в событиях молчаливую, но тем более ужасную роль, и еще сегодня ужас парализует мой язык при мысли об этой ужасной истории.
Я тебе расскажу все по порядку и ничего не скрою от тебя.
Вернувшись после поездки в северные провинции Ост-Индии, я поселился в Бомбее. Я жил в доме генерала Кея на чудной Эльфинстонской площади, засаженной тамариндовыми деревьями. Когда я утром выходил на балкон, мой взгляд падал на статую маркиза Уэльслея.
С генералом меня познакомил английский губернатор, к которому я имел рекомендательное письмо от одного из моих друзей, английского посла в Берлине.
Генерал жил в своем дворце один с дочерью, конечно, не считая прислуги, и во время пребывания в Бомбее я имел полную возможность познакомиться ближе с этой молодой девушкой.
К дворцу генерала примыкал великолепный сад. Там я часто сидел с Мэри (так звали дочь генерала) и рассказывал ей о моих приключениях в Раджпутане, которые едва не стоили мне жизни.
Она говорила почти на всех индийских наречиях, так как она страшно интересовалась Индией.
Однажды я застал ее в саду со старинной, очень странно выглядевшей книгой в руках.
— Что это у вас? — спросил я, заметив, что она при моем приближении в смущении хотела спрятать книгу.
— Тантра, — ответила она, покраснев.
Я неодобрительно покачал головой.
Надо тебе сказать, что книги Тантры опасны для европейца, так как они смущают его дух, отравляют его фантазию и иногда приводят к гибели.
В них приводятся тайные законы волшебства. Они посвящают невинные души в тысячелетние чувственные учения, ужасы которых в полном объеме не стали еще известны ни одному из покорителей Индии.
— Кто вам дал эту книгу? — спросил я, сев рядом с ней на простой садовый стул.
— Какой-то джоги, — ответила она.
Я, очевидно, выразил на своем лице удивление, так как она быстро ответила, как бы извиняясь:
— Он сидел у башен молчания и попросил у меня милостыни. У него был такой ужасный вид, что я почувствовала к нему сострадание; все его тело было покрыто кровавыми рубцами и ранами, которые он себе, очевидно, наносил в экстазе. Лицо его сияло необыкновенным блаженством. Душа его блуждала где-то далеко, в мире грез.
Я подала ему все, что имела с собой.