Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!

НАЧАЛО ОПЕРАЦИИ «БЕЛАЯ НОЧЬ». Основной обоз добирался до Приоби целый месяц. Под видом Высокого посольства к Вездесущему Ханты мы (обозом руководил дядя Сэм) буксировали две вакуумно-диффузионные «штуки» — в центре обоза в стоге сена везли основную, чистенькую 40-кубо-миллиметровую «Афину», а в возе навоза — запасную (первую, экспериментальную, грязную) «Фрау», и все причиндалы к ним, занимавшие 5 тысяч железнодорожных вагонов-контейнеров. Вдогонку досылали всякие забытые мелочи. Так, например, шеф-кок Борщ забыл на «Маракканне» свой черпак — в полуголодном Приобском Хантстве это была важная мелочь — и черпак прислали дополнительным рейсом. Путешествие было нелегким. <Оно описано в академическом издании.>

Главные специалисты приехали в Хантство скрытно, за три дня до Матча Смерти; всех участников операции — спец-отряд, бессмертных, руководящий состав, подсобные службы, технический персонал — везли разными трассами в разных автобусах — автобус на двух-трех человек, чтобы при случае дорожной катастрофы или, того хуже, нападения каких-нибудь потусторонних наблюдателей жертв было по возможности меньше и чтобы они (жертвы) были ЗАМЕНИМЫ. Я ехал в одном автобусе с бабой Валей и тетей Катей. Они несли ответственность за эластичную ленту Мебиуса в «рогатке». Ее, ленту Мебиуса, плели бригады под их руководством. Женщина в автобусе — плохая футбольная примета. Но я уже стал немного разбираться в математике и решил, что две женщины — минус на минус дает плюс. Все обошлось без эксцессов. На границе нас встречали Сам Его Величество Вездесущий хант Ханты-Приобский — в медвежьей шубе и в оленьих унтах, хантыйский посол в Метрополии (уже третий по счету) — в ботиночках, в застегнутом на все пуговицы френче и с кинжалом на боку, и наш Временный посол в хантстве дядя Сэм — в «аляске» и в белых валенках. Дядя Сэм уже все подготовил.

Все было готово.

В ХАНТСКОМ-ЮРТЕ. Не могу не вспомнить обстановку в Хантском-Юрте. Мелочь, а неприятно. В центре Юрта пылал костер, над ним на вертеле жарился баран. По кругу — ковры и диваны, диваны и ковры. В розовый цветочек.

— Рафа, кому ты продал ковры и диваны?! — с ужасом прошептал я.

— Не прошло и трех лет, как вы об этом спросили, командор, — уныло усмехнулся Рафа.

— Я не хотел вмешиваться в твои дела.

— В наши, в наши дела, командор. Вы хотели быть чистеньким.

— Да, я хотел быть чистеньким. Отвечай: кому?

— Если вы задаете этот риторический вопрос, значит, вы знаете ответ. Вы же сами видите.

— Ему?!

— Ему.

— Ханту?!

-Ну.

— Фирма «НУ»?!

-Ну.

<ПРИМ. Лучше бы я не видел эти ковры и диваны в Хантском-Юрте. Через десять лет я давал показания Временной Приобской революционной комиссии — узкоглазому следователю по особо важным делам с травянистой, как приправа хантского барана, фамилией... Салат?.. Пастернак?.. Померанц?.. нет... Чемерица? Вспомнил, да, Чемерица!

— Ну? — спросил Чемерица.

— Что «ну»? — спросил я.

— Баран ел?

— Ну, ел.

— Народный баран ел, шкварка не платил. Не хорошо!

— Хант угощал.

— Знаю. Ковра сидел?

— Не сидел.

— Ага. Тогда дивана сидел?

— Сидел.

— Диван ханту продал? Подох не платил? Не хорошо!

И т.д. Что он от меня хочет?

— Ну?

— Что «ну»?

— Фирма «НУ», — подмигнул мне следователь Временной революционной комиссии.

Умолкаю. Отчеты о деятельности «Народного Универсума» заняли далеко не две тетради и к моим футбольным отчетам имеют лишь косвенное отношение.>

ПИРОЖКИ С КАПУСТОЙ. В «дыню» мы проникли, уже не секретясь. Мы отказались от протокольно-дипломатического обеда, не было времени. Верхне-Вартовский кордон-форпост наша колонна пересекала на автобусах, лимузинах, поездах и ледоколах двенадцать часов — бесконечная кавалькада. Я стоял рядом с Лон Дайком и Капельцыным. Проходя мимо нас, кавалькада разделялась на две колонны — одна (с Племяшиным) направлялась к Восточному полюсу «дыни», вторая (с Брагиным) — к Западному. Впереди полыхало инфракрасное смещение.

— Типичная люминесценция растворов солей эйнштейния, возбуждаемая пси-лучами, — с восторгом объяснял академик Капельцын. — В этом сиянии и состоит гравитационное проклятие Ньютона.