Приключения юнкора Игрека

Выбравшись на улицу, стали мы с Борькой размышлять — почему Ромка Суровцев так спокойно отпустил нас? Почему не набросился с кулаками?

Борька сказал:

А я знаю — почему. Просто они ему ничего про кассету не сказали.

Вот-вот!— подхватил я.— И знаешь, почему не сказали? Да просто потому, что и сами пока не прослушали, что там у нас записано. Неужели Сиропов ничего не сказал в аэропорту?

Не знаю. Может, и сказал. А может, просто так отдал, чтобы не подумали, что это он нас и подговорил незаметно включить диктофон.

Он бы нам, кстати, и сейчас не помешал, у Щипахина.

—А там-то он нам зачем?

Чтоб знали, что он автомат стащил и у себя держит.

—А что!— встрепенулся я.— Хорошая тема для заметки! Погоди, как рубрика эта называется?

«Можно ли об этом молчать?»— напомнил Борька. В голосе его не было ни капли энтузиазма.

—Ты что?!— возмутился я.— Считаешь, что это неинтересно? Это ж отличная тема для заметки. Давай напишем!

Самохвалов пожал плечами:

Боюсь как бы он снова не сказал, что это тема для взрослой газеты.

Ничего подобного!— запротестовал я.— Для самой что ни на есть детской. Айда творить. Пошли ко мне.

Я предложил пойти ко мне, потому что у папы в шкафу была огромная стопка белой бумаги — точно такой, на которой, как мы заметили, писали в редакции Сиропов и Маратик. Я достал бумагу, листков пять протянул Борьке, столько же оставил себе, и мы уселись в разных углах моей комнаты, чтобы не мешать друг другу. Не прошло и минуты, как вдруг Борька подходит ко мне и спрашивает:

Володь, а еще бумага есть?

А тебе зачем?— не понял я.

Заметку писать.

Так я же дал.

Кончилась уже. Еще давай.

— Кончилась?— изумился я.— Ты чем там пишешь? Космической ракетой, что ли? Ишь, разогнался... А я еще и не начал.

Я достал было еще листков пять, но Борька засопел:

—Еще давай, не жадничай.

— Столько?— показал я, вынимая стопку с мизинец толщиной.

—Мало. Еще давай. Я над словом работаю.

Может, тебе столько?— рассвирепел я и вынул стопку с кулак.

В самый раз!— кивнул Борька и не давая мне опомнится, выхватил стопку и спокойно отправился в свой угол. Я проводил его удивленным взглядом. Ну, писатель! Роман он, что ли, задумал накатать про дядю Сидора Щипахина? Чтоб с продолжением печатали... Интересно, как он его назовет?.. Примерно так — «Тайна игрового автомата» или «Руки прочь от народной игрушки!». И тут я мысленно поругал себя. Чего это я за Борьку названия придумываю? Пусть сам голову ломает над заметкой. Или романом... Смотря на что у него бумаги хватит. А мне свой вариант писать надо. Чей лучше получится — тот и отнесем Сиропову, а подпишем — «Юнкор Игрек». И я погрузился в сочинение заметки о том, как бывший барахольщик («бывший»— потому что прожорливый кузов КамАЗа пожрал почти все его сокровища!) дядя Сидор Щипахин установил дома игровой автомат и доит его, как корову, обирая мальчишек двора. Я не добрался и до середины заметки, как меня остановил радостный вздох Самохвалова:

Уф-ф-ф, готово!

Я поднял голову:

Ты чего?

Написал!— торжественно провозгласил Борька, победно потрясая листком. Хочешь прочитаю?

Что-то больно быстро...— сердито заметил я.— Бумагой вооружился чуть ли не на год, а управился за десять минут.

Вся кончилась, если хочешь знать!— гордо сообщил Борька.— На последнем листке едва успел дописать.

На последнем?!— изумился я.— Да там же штук триста было! Ты что же — все исписал?

Все!— ликовал Борька.— Я, знаешь, как над словом работал! Аж страшно! Как Сиропов нас учил. Он же говорил нам: «Ребята, работайте над словом, как волы. Если не, получается,— в корзину заметку, в корзину! И — начинайте снова».

Я приподнялся и пошел к Борьке, издалека показывая на истерзанную им стопку:

—Так ты... Это все... В корзину?

Конечно!— подтвердил Борька.— Точно как Сиропов говорил. Чтоб беспощадным быть к себе. Художником Слова с большой буквы! Знаешь, каким я был беспощадным!

К себе?— поспешил спросить я.— Или к бумаге? Она-то тут при чем? Ну-ка, поглядим, как ты над словом работал.

—Гляди!— обрадовался Борька.— Только с самого начала, И он быстро перевернул стопку, и на первом листке я прочел одно слово: «Мы». Большего обнаружить на нем не смогли бы даже радары летучей мыши. На следующем листке стояла только одна буква — «Я». Следуя логике, можно было легко предположить, что третий листок будет и вовсе чистым. Увы! На нем значилось: «В нашем дворе живет...» Следующие листки Борька употребил на то, чтобы перетасовать слова; «Живет в нашем дворе...», «Живет у нас во дворе...», «Во дворе у нас...», «У нас живет...», «Во дворе живет у нас...» Надо отдать должное Борькиной добросовестности — он честно изобразил на бумаге все верные варианты. Еще немного, и у него могли бы получиться и такие — «У живет дворе во...», «Во у дворе живет...», «Нас во живет у...», ну и так далее. Но Самохвалову было не до фальсификаций, потому что следующая его мысль давала возможность мгновенно истребить еще полтора десятка листков. Мысль была такой — «Мне хочется рассказать о страшном преступлении, которое...»