— Прошу извинить строгость этого допроса; но я имею основание недоверчиво относиться к англичанам, а вы с первого взгляда… но письмо сэра Самуила меня успокоило, и отныне я согласен смотреть на вас как на друга. Вам отведут дом в Бхагавапуре, ничего не щадите для ваших изысканий. Спрашивайте у меня слонов, экипажи, повозки, лошадей, служителей, конвой и все что вам угодно. Все будет к вашим услугам. Мой дворец тоже к вашим услугам, и я рад буду видеть у себя за обеденным столом знаменитого ученого.
Вслед за тем Коркоран попрощался с ним, прервав поток изъявления благодарности, в которых рассыпался немец. Однако, как только ушел немец, Коркоран, обращаясь к Сугриве, сказал:
— Строго за ним наблюдай. Не знаю, почему-то эти синие очки мне очень не нравятся. Впрочем, не отказывай ему ни в деньгах, ни в сведениях, каковы бы они не были. Если это шпион, то измена его в таком случае окажется еще более черной и низкой и тем менее достойной пощады. Если же он, как мне было бы желательно, окажется честным человеком, то я не хочу, чтобы он имел основание жаловаться на мое негостеприимство.
Сугрива, склонившись, сказал:
— Государь! Ваша воля будет выполнена.
Когда Коркоран остался один, он, вспомнив о Луизон, говорил себе:
— Вот в этих случаях моя бедная Луизон всегда совершала просто чудеса. По прошествии десяти минут она бы почуяла шпиона в коже ученого, если это действительно был шпион. Клянусь Брамой и Вишной, она чудесно исполняла при мне обязанности полиции! Да где же она теперь? Понятное дело, в лесу, со своим негодным верзилой тигром! Ах, Луизон, Луизон, какая же вы неблагодарная!..
Но он забывал, что он еще более был неблагодарным к Луизон. Ему в голову не приходило, что очень скоро ему предстояло увидеться с Луизон.
V. Семья Луизон
Несколько дней после того немец сделался постоянным собеседником и спутником Коркорана. Они были прямо неразлучны. Очень веселый, отличного расположения духа, он превосходно ездил верхом, отлично охотился, мастерски толковал о богословии, теогонии, космогонии и естественной истории, оживленно и со знанием дела. Он противоречил противнику с большой умеренностью, как раз сколько нужно было для того, чтобы сделать разговор более оживленным. Наконец, по отношению к Раме он был бесконечно любезен; играл с ним во всякие игры, строил ему из дерева военные корабли, показывал ему волшебный фонарь и вообще забавлял мальчика всеми способами. Кончилось тем, что за ним перестали даже наблюдать.
Однако был один случай, снова возбудивший некоторые подозрения в Коркоране, но тогда же произошло такое приятное и счастливое для Коркорана событие, что рассеяло и заставило забыть всякие подозрения.
Это было однажды утром в январе 1860 года. Коркоран выехал верхом на коне поохотиться на носорога. Его сопровождали доктор Рускерт и двадцать служителей, предназначенных, чтобы выслеживать и загонять носорога.
Сита с высоты террасы наблюдала за отъездом охотников и с трудом удерживала маленького Раму, громко кричавшего, что сядет на Скиндию и отправится охотиться на носорога.
Наконец охотники на повороте дороги исчезли из вида, и тогда только глубоко огорченный Рама немного успокоился, взобравшись на плечи Скиндии, уверяя, что он теперь выше деревьев и, если захочет, может схватить луну.
Мать пришла в восхищение от этой фразы Рамы; но, сказать по правде, она постоянно приходила в восхищение от всякого слова и от всякого малейшего движения своего возлюбленного первенца.
Между тем охотники, углубившись в лес, размещались в одной густой чаще, мимо которой неизбежно должен был проходить носорог к водопою. Загонщики, громко крича, рыскали в тростниках, бросая всюду камни с целью спугнуть животное. Вдруг эти крики обратились в возгласы, в которых слышался ужас. Оказалось, что, разыскивая носорога, они своими криками разбудили спокойно спавшего громадного королевского тигра, медленно поднявшегося, расправившего все члены и рассеянно поглядывавшего вокруг себя.
Услышав шум бросаемых камней и палок, ударявших тростник, тигр громадными скачками бросился в чащу и, незамеченный Коркораном, поджидавшим носорога и державшим наготове ружье с взведенным курком, вскочил на круп его лошади, от страшной тяжести и силы натиска упавшей на землю. Так как палец бретонца был на спуске курка, ружье выстрелило, и таким образом Коркоран оказался обезоруженным, а нога его, придавленной лошадью до того сильно, что высвободить ее не удалось. Он тотчас вскричал, обращаясь к немцу:
— Стреляйте! Стреляйте же, Рускерт!
Но немец стоял неподвижно и не стрелял, хотя был вооружен, и ничто не могло помешать выстрелу.