Приключения капитана Кузнецова

Восьмого октября на рассвете ухожу к старому шалашу за имуществом и продуктами. Пока снега мало, а морозы лютуют далеко в тундре, надо перетащить все необходимое на новое место. День выдался холодный и серый, но снегопад прекратился, и идти было не трудно. По зарубкам и кострищам без груза продвигался быстрее и без особых приключений добрался до соленого водоема за два дня. Знакомые места встретили по-родному, но и в этом обжитом мною крае было одиноко и уныло.

Обратно я нес колбасу и остаток копченой медвежатины, орехи и сушеные ягоды. Идти стало тяжелее, но приходилось спешить, так как в шалаше осталось еще груза не меньше, чем на два похода: сушеные грибы и медвежья шкура, туески с соленой черемшой и копченая рыба, мука из корневищ и золото.

На фоне непривычной синеватой снежной белизны то справа, то слева зеленеют островки чешуйчатых восковых листочков брусники. Словно застывшими каплями крови насмерть раннего лета они густо усыпаны алыми душистыми ягодами. Но нет времени останавливаться, полакомиться подношением вечнозеленой северной красавицы, и я осторожно обхожу ягодники сторонкой. Только вечером останавливался на отдых, а на рассвете опять шагал по знакомой проторенной тропке.

Поход от шалаша к землянке занял три дня, а девятнадцатого октября я опять вернулся к шалашу за следующей партией груза. В этот раз я забрал почти все продукты и медвежью шкуру. Чтобы легче было тащить, сделал в шкуре прорез для головы и надел ее на себя шерстью вверх, как это делали наши предки в каменном веке. Связки нанизанных на нитки грибов надел на шею, как ожерелье. И, думаю, не только ребятишки, а и взрослые прохожие шарахнулись бы в разные стороны, встретив меня на улице в таком одеянии. Длинная черная борода, косматая шкура огромного медведя и ожерелье из грибов скорее напоминали ряженое страшилище или шамана неизвестного племени, чем военного пилота современных реактивных самолетов. Вечером и всю ночь словно лопатой сыпало с неба снегом, а утром ударил сильный мороз, надо было хоть чем-нибудь спасать себя от холода в походе, и такое одеяние было как раз в пору.

Скрип снега под ногами будил на рассвете стылую тишину. Закряхтела, застонала и вздрогнула тайга. Просыпаясь, она потянулась и затрещала отекшими суставами. Из сомкнутых крон посыпались в лицо колючие морозные опилки, подул упругий ветерок. Глухо и тревожно зашумели деревья и стихли. Стих и ветерок. Я смело вышел на скованное морозом и прикрытое снегом «лосиное» болото — теперь провалы не страшны, — направляясь к «дому» по кратчайшему пути. Не пройдет двух часов — и восьмикилометровая болотная равнина останется позади.

Но я не дошел и до средины пути, как посыпал густой снег и скрыл от глаз черную полосу далекого ельника. Продолжаю шагать вперед, снег слепит глаза, липнет к мохнатой шкуре, а ноги часто проваливаются в снежную мякоть, и я то грудью, то боком валюсь на невидимые острые кочки. Рюкзак и шкура стали невыносимо тяжелыми, по лицу катится пот, в руках появилась дрожь.

Пытаюсь сесть на кочку отдохнуть, но тут вдруг, как удар упругой холодной метлы, лицо обжигает сильный порывистый ветер; густой белой пылью запирает дыхание, затыкает уши. Оборванным парусом затрепыхалась, дернула за шею «шуба», я упал на землю и больно ударился скулой о мерзлую кочку. А ветер лютует и свищет, лезет под одежду, ледяными щупальцами шарит по коже. Пытаюсь подняться, но невидимый силач опять валит на кочки и катит назад, старается вернуть обратно.

Доверчивая и понятная утром, природа стала злой и дикой.

Сопротивляться уже нет сил, и я повернул ветру спину. Он подбросил рюкзак, стукнул им в затылок, завернул на голову шубу, толкнул в спину. Я не иду, а лечу вместе с комьями мха и снега, лечу в холодную пропасть, пролизанный насквозь жгучими иглами.

Потеряв счет времени и ощущение ушибов, пытаюсь выплюнуть запирающий дыхание упругий холодный ком. Но он уже давит в бронхах, распирает легкие. Взмокшая от тающего на теле снега одежда замерзает панцирем, сковывает движения, а ветер катит меня по кочкам, как легкую былинку по волнам безбрежного моря.

От удара головой теряю сознание и через несколько секунд прихожу в себя от сильного удара в бок. С трудом открываю глаза и сквозь снежную завесу вижу стволы деревьев; молнией блеснуло одно лишь слово — «спасенье». А ветер злобно свищет в ушах и мечется между стволов, не зная, куда податься, бросает из стороны в сторону, не дает встать на ноги.

В лицо кольнуло хвоей, и я, не раскрывая глаз, дрожащими руками цепляюсь за ветви ели. Упираясь ногами в сугроб, подтягиваюсь к стволу, где ветер крутит с меньшей силой. Руки коченеют, но дышать становится легче; буря лютует только по бокам, заваливает снегом ноги. Выпускаю из рук ветвь и растираю пальцы о шубу, не двигаясь с места, — не попасть бы опять в объятья страшной стихии. Напрягаю силы, снимаю котомку и шубу, придавливаю их грудью в снег поближе к разлапистой ели.