Приключения капитана Кузнецова

Слева и справа раздается нежное и звонкое «тив-тив… ци-ци-кее…» Гарь встречает голосами родного края, далекого детства; это перекликаются осенним перезвоном синички-гаечки. Они прожили здесь лето, вывели птенцов, теперь собрались в большие стаи, теребят головки лопуха себе на завтрак. Насекомоядным нашим друзьям уже не хватает в корм бабочек, гусениц и мошек, и они переходят на зимнее.

ЯКУТСКИЙ ХЛЕБ

Утром знакомлюсь с берегом речки, осматриваю прибрежную тайгу. Надо подобрать место для зимовья. В понижениях поймы небольшие блюдца болот, заросших осокой и еще какими-то высокими широколистыми травянистыми растениями. На верхушках стеблей, как спицы зонтика, во все стороны торчат собранные в мутовку крепкие цветоножки. Среди пожелтевшей листвы чудом сохранились от морозов бело-розовые цветочки. Срываю и разглядываю цветок: три зеленовато-красных чашелистика, три розовых лепестка, девять тычинок, шесть красных пестиков… Стараюсь придержать нахлынувшую вдруг радость — не ошибка ли? — и поспешно выдергиваю растение с корнем. В болоте глухо хрустнуло, и за стеблем потянулось бурое корневище. Так и есть… Сусак, или якутский хлеб.

«Якутским хлебом» питались бедные семьи якутов в дореволюционное время. Эти семьи тогда другого хлеба и не знали. На обширных болотах Якутии они добывали корневища сусака осенью, сушили их и перемалывали в муку. Из четырех фунтов корневищ получали один фунт муки, а из нее выпекали лепешки, хлеб. Свежие корневища пекли в кострах и жарили с салом. Сусак в три раза питательнее картофеля.

Иркутские ученые заинтересовались якутским хлебом еще в прошлом столетии. Исследовав сусак, они сообщили, что «в муке из корней сусака есть все, что нужно для питания человека».

В затоках речушки я нашел заросли рогоза и стрелолиста; есть здесь и тростник, а на болотцах не мало сусака. Стало быть, есть хлеб и овощи. К ним надо еще жиры и мясо. Мясо?! О!.. Надо сегодня же пойти за тушами рысей. Не отдавать же их на съедение хищникам.

Только куда же притащу мясо? У меня еще нет пристанища.

В тайге, вблизи от берега, под корнями гигантской лиственницы, нашел старую медвежью берлогу. Мишка провел в ней прошлую зиму. Берлога настолько велика, что ее можно переделать на комфортабельную зимнюю квартиру и для такого жильца, как я. Но от сухой и теплой, пока что пустующей квартиры пришлось отказаться. Ведь мишка может нагрянуть в любое время и по праву предъявить свои претензии на собственное жилище. А заводить с ним ссору у меня нет желания. В шалаше же здесь зиму не прожить. Без топора бревенчатой избушки не поставить. Так что спасибо мишке — надоумил. Надо и себе сооружать «берлогу», жили же в землянках в войну на фронте.

С думой о пристанище иду у обрыва, отделяющего тайгу от поймы безымянной речки. Влево и вправо на десятки километров виднеется не знавший ни косы, ни ноги человека еще по-летнему зеленеющий луг. Над его просторами то и дело поднимаются «на крыло» серые стайки уток. Они, как дозорные, сделав несколько кругов, с плеском садятся на синевато-серую змейку. А рядом за спиной по ветвям кудреватых сосен прыгают, играя, уже по-зимнему серебристо-серые белки.

Останавливаюсь у преградившей путь глубокой промоины. Ее почти отвесные красновато-бурые боковые стенки идут от обрыва почти параллельно друг другу, образуя небольшое ущелье. Третья глухая стена у самой тайги покрыта огромным козырьком сплетений из корней деревьев. Из тайги к обрыву, огибая кусты, тянется неглубокий, заросший травою овражек. Полая и дождевая вода, стекая по овражку, десятки лет долбила супесчаный грунт, унося свою нехитрую добычу в пойму. На дне промоины остались только крупные валуны, оказавшиеся не под силу слабому потоку.

Если удалить валуны, немного выровнять дно, подровнять стенки оврага, преградить к нему путь весенним потокам, то лучшего места для постройки землянки с выходом на луг и речку не найти. И я тут же в гроте, на месте будущей землянки, спрятал свой рюкзак, решив сегодня же перетащить сюда рысиное мясо.

Обе тушки оказались на месте. Но в одной из них, висевшей пониже, съедена добрая половина. По следам видно, что побывала здесь росомаха. Я еще не встречался в тайге с этим хищником, плохо знаю его повадки, и лучше бы с ним никогда и не встречаться. Тем более, что не стоит зря расходовать патроны.

Хотя туши весили не больше тридцати килограммов, но и эта ноша казалась нелегкой, и мне пришлось делать частые привалы. Один из таких привалов я сделал под пологом огромнейшей сосны, росшей вдали от других деревьев и, вероятно, пережившей всех своих соседей. Ее толстые узловатые ветви простирались далеко в стороны, не давая места для приюта зачахшей молоди.

И немало удивило то, что вокруг ствола этой сосны хвоя изрыта и перемешана с землею, а молодые сосенки истоптаны и изломаны. На высоте трех метров кора исцарапана когтями, а древесина во многих местах изгрызена зубами зверя. Только обойдя вокруг ствола, понял в чем дело.