Сегодня должен приехать Вуек. Отец Миколай поручил ему наблюдение за строящейся в Гданьске каравеллой. Оснащения второго корабля, по слухам, заканчиваются в Генуе, и Вуек будет послан принимать его в Италию. Счастливец! Вуек по-прежнему добр, внимателен и заботлив, дни его посещений для Каспера подлинный праздник. Какая жалость, что сейчас, когда боцман так часто наезжает из Гданьска в Лидзбарк и мог бы привозить Касперу весточки от матери, отчим увез ее в Крулевец, а затем в Киль!
Милый, добрый Вуек! Сам того не желая, он в прошлый свой приезд точно определил место Каспера в жизни.
- Трудно тебе, Касю? - с участием спросил он, видя, как молодой студент бьется над уроком, заданным ему отцом Миколаем. - А ты, мальчик, как уточка... как уточка...
Каспер в недоумении поднял на него глаза, а боцман пояснил:
- Видел ты, как утка глотает все подряд - и корм, и червей, и камешки, и песок? Все это еще в зобу у нее перетрется, а затем и переварится. Так и у тебя все впоследствии переварится, а пока глотай все без разбора... Главное - не робей, и ты с честью наденешь шапочку бакалавра!
Нет, нет, уж если допустить сравнение с обитателями птичьего двора, то Каспер не утка, а просто самая обыкновенная курица. Он глотает не камешки и песок, а просто из кормушки по зернышку выклевывает только то, что ему нужно.
"Итак, Каспер Бернат, - закончил студент свою странную беседу, постарайся, чтобы Учитель походатайствовал перед его преосвященством об устройстве твоем на этот корабль, который в скором времени будет спущен на воду. Там именно и смогут пригодиться и твоя способность к вычислениям, и умение обращаться с компасом, астролябией, секстантом, и даже то новое, что ты узнал в Лидзбарке о небесных телах. Те мелкие зернышки проса, которые ты выклюнул из богатой и обширной кормушки науки..."
Отложив труд Учителя, Каспер вытащил лист чистой бумаги и тщательно очинил перо. Жаль, что профессор Ланге не счел нужным научить свою дочь итальянскому языку или хотя бы латыни. А по-польски писать... Вздохнув, юноша покосился на дверь... Приезды Вуйка - это подлинные праздники для Каспера, но, к сожалению, бравый боцман считает себя вправе просматривать не только дневник, но и все бумаги в ящике своего подопечного.
"Дорогая и любимая Митта!" - старательно вывел Каспер по-польски крупными разборчивыми буквами.
Скрипнула дверь.
- О, легок на помине! - закричал юноша и бросился боцману в объятия.
Красное, обветренное лицо пана Конопки сияло. Очевидно, там, в Гданьске, дело идет на лад. Сейчас пойдут рассказы о "прекраснейшей жемчужине в золотой короне Польши", о сердце Гданьска - великолепном порте на Мотлаве, о набережной, что, как муравейник, кишит матросами, грузчиками, маклерами, купцами и капитанами - сезон навигации уже начался!
- Эге, молодец, в такую рань - и уже за работой! - сказал боцман, пряча руки за спину. -А ну-ка, Каспер Бернат, угадай, что я тебе несу!
Сердце молодого человека стукнуло, как будто остановилось, а потом снова сильно забилось.
- Письмо? - спросил он робко.
Отец Тидеман обещал, что, отправляя гонцов в Краков, он обяжет их заходить в бурсу к педелю Кристофору и каждый раз захватывать письма, буде они случатся для бывшего студента.
- Письмо, - кивнул боцман и выложил на стол объемистый пакет. - Еду я, а на развилке дороги окликает меня какой-то хлоп: "Не в Лидзбарк ли?" - "В Лидзбарк", - отвечаю. "Вот, примите почту!" - сунул мне целый ворох писем, а сам давай обратно! Ну что за люди: а может, я вор какой или разбойник! И пока я сбегал на Лыню помыться, почту успели разобрать, и вот вручили для тебя письмо... Из Кракова, надо думать... Ну и холодная же вода! -добавил пан Конопка, поеживаясь. - Неужто вы с отцом каноником уже купаетесь?!
- Ежедневно. Это распоряжение отца Миколая. Для здоровья... - отвечал Каспер, сам не понимая, что говорит.
"Письмо от Митты, от Митты, недаром Вуек так сияет!" - подсказывало юноше его громко стучащее сердце. Почерка Митты Каспер никогда не видел, да, по правде говоря, не был уверен в том, что девушка умеет писать. Читать-то она читает и по-польски и по-немецки... Но нет, не похоже, чтобы Митта отважилась на такое длинное послание.
Распечатав пакет, он не мог скрыть свое огорчение.
- От Збигнева, - сообщил он, повернувшись к пану Якубу. "Какой же я неблагодарный и тупой осел! - тут же хлопнул он себя по лбу. - Збышек, конечно, хоть одно словечко о Митте да напишет!"
Не "одно словечко" о Митте было в письме - все послание Збигнева почти целиком было посвящено дочери профессора Ланге. Пан Конопка стоял и следил за тем, как проворно бегают глаза Каспера по строкам, как он, беззвучно шевеля губами, то хмурится, то улыбается, то снова хмурится. Когда же юноша дошел до конца письма и прочел приписку, выведенную вкривь и вкось детскими каракулями: "Да хранит тебя святая дева, мой любимый нареченный, это пищу я, Митта", он, не вытерпев, бросился в объятия к боцману.
- Ну, что слышно в Кракове? - спросил пан Конопка. - Устоял ли город на месте без Каспера Берната?