Роза уже сделала два портрета Джо. Для первого он позировал в рубашке с короткими рукавами и жилете, развалившись в кожаном кресле в той самой облицованной темными панелями гостиной, где они впервые познакомились. На той картине его пиджак свисал со спинки кресла, из кармана торчала свернутая в рулон газета, а сам Джо опирался о подлокотник, слегка склонив набок голову с длинным, точно у борзой, лицом. Пальцы правой руки он слегка прижимал к виску. Закинув ногу на ногу, Джо напрочь игнорировал сигарету в левой руке. Кисть Розы удачно поймана иней пепла на лацкане его пиджака, недостающую пуговицу жилета, а главное — нежное, слегка вызывающее нетерпение в его глазах, посредством которого Джо недвусмысленно намекал художнице, что минимум через час намерен как следует ее оттрахать. На втором портрете Джо был изображен за своим чертежным столом в их с Сэмми квартире. Лист картона перед ним уже частично заполнен панелями: если приглядеться повнимательней, на одной из панелей можно различить Лунную Бабочку в полете. Длинной и тонкой кисточкой Джо тянется к стоящей рядом с ним на табурете бутылочке туши. Стол, купленный Джо из шестых или седьмых рук; вскоре после его прибытия в Нью-Йорк, за эти месяцы и годы прилично покрылся коркой и созвездиями расплесканной краски. Рукава Джо закатаны до локтей, а несколько черных прядей болтаются над его высоким лбом. Всякому очевидно, что кончик его галстука расположился в опасной близости от свежего мазка туши на бумаге, а на щеке у Джо заметен лейкопластырь поверх каких-то розовых царапин. На этом портрете выражение его лица безмятежное, почти отсутствующее. Все внимание Джо сосредоточено на щетинках кисточки, которую он собирается макнуть в угольно-черную тушь.
Третий портрет Джо Кавалера стал последней картиной, когда-либо написанной Розой, и от первых двух он отличался прежде всего тем, что не был сделан с натуры. Там присутствовала та же непринужденная точность рисования, что и в других ее работах, однако весь портрет был фантазией. Стиль казался проще, чем в двух других портретах, приближаясь к карикатурной, почти стыдливой манере ее продуктовых картин. На этом портрете Джо стоит на причудливом ковре, на неопределенном бледно-розовом фоне, совершенно голый. Что еще более удивительно, он с ног до головы обернут тяжелыми металлическими цепями, с которых, точно талисманы с браслета, свисают замки, наручники и всякие железные застежки. Тяжесть всего этого металла слегка сгибает Джо в пояснице, но голову он держит прямо, вызывающе глядя на наблюдателя. Его длинные мускулистые ноги выпрямлены, ступни расставлены, как будто он готов вот-вот куда-то рвануть. Эта поза была позаимствована с фотографии в книге про Гарри Гудини, но с одной существенной разницей: в отличие от Гудини, который на фото прикрывает свой срам руками в наручниках, гениталии Джо, пусть даже затененные густыми волосами, ясно видны. На груди у него висит большой замок в форме сердца, а на плече, в черном пальто и мужских галошах, сидит фигурка самой художницы с золотым ключиком в руках.
— Очень забавно, — сказал Джо, засовывая руку в карман брюк. — Вот что у меня для тебя есть. — Он протянул Розе кулак костяшками вверх. Она перевернула его и расцепила пальцы. На ладони лежал латунный ключ. — Мне здесь наверняка потребуется помощь, — сказал Джо. — И я от всего сердца надеюсь, что ты мне эту помощь окажешь.
— А от чего этот ключ? — спросила Роза чуть громче и напряженней, чем ей бы хотелось. Разумеется, она прекрасно знала, что это ключ от квартиры и что Джо теперь просит ее о том, о чем она чуть было не попросила сама, — чтобы ей позволили стать Томасу Кавалеру кем-то вроде матери или хотя бы старшей сестры. Роза испытывала разочарование (ибо она ожидала кольцо) и в равной мере восторг, такой сильный, что собственная страстность даже ее напугала.
— Совсем как на картине, — шутливо сказал Джо. Видя, что Роза расстроена, он быстро пытался прикинуть, какой тон ему лучше сейчас избрать. — Ключ от моего сердца.
Роза взяла ключ и сжала его в ладони. Железка заметно нагрелась в кармане у Джо.
— Спасибо, — вымолвила Роза. А потом заплакала, горько и радостно, стыдясь своего плача, в диком восторге от того, что теперь она действительно способна сделать для Джо что-то реальное.
— Прости меня, — сказал Джо, доставая носовой платок. — Мне хотелось, чтобы ты получила ключ, потому что… но я поступил неправильно. — Он указал на картину. — Я забыл сказать, что она мне страшно понравилась, страшно! Честное слово, Роза, это просто невероятно! Для тебя это нечто совершенно новое!
Роза взяла у него платок, промокнула глаза, а затем рассмеялась.