Тем же вечером Роза запихнула на заднее сиденье такси свою коробку с красками, сложенное брезентовое полотно, а также небольшую стремянку и направилась в жилые кварталы к квартире у Джозефины. Гулкая пустота помещений жутко ее нервировала, и хотя с одобрения Джо она, спешно позвонив в «Мейси», заказала там обеденный стол и стулья, основные кухонные принадлежности, а также мебель для спальни, времени надлежащим образом обставить комнаты до прибытия Томаса уже не оставалось. Впрочем, Розе пришло в голову, что перебравшийся из тесной сумятицы двухкомнатной квартиры на улице Длоуги во временный ад трапезной католического монастыря, а затем с маслом упакованный в консервную банку на «Ковчеге Мириам» мальчик может по достоинству оценить просто самую малость свободного пространства. И в то же самое время ей хотелось, чтобы Томас почувствовал, будто он прибыл домой или хотя бы во что-то вроде дома. Роза упорно прикидывала, как бы ей этого добиться. Она достаточно хорошо знала тринадцатилетних мальчиков, чтобы четко понимать — шикарный купальный халат, букет цветов или ворсистое покрывало на постели здесь никоим образом не пройдут. Еще Роза подумала, что щенок или котеночек могли бы сгодиться, но держать домашних животных в этом здании не дозволялось. Она с пристрастием расспросила Джо насчет любимого блюда его брата, любимого цвета, любимой книги и песни, однако Джо оказался прискорбно несведущ на предмет подобных предпочтений. Роза рассердилась — она даже сказала, что Джо «просто невыносим», — но досада тут же прошла, стоило ей только понять, что ему самому больно за свою неосведомленность. Последняя была не столько признаком его традиционной рассеянности, сколько результатом невозможности одолеть пропасть двухлетней разлуки с братом. Роза тут же извинилась и продолжила напряженно размышлять, что же она может сделать для Томаса, как вдруг ее осенила идея, показавшаяся им с Джо просто чудесной. Речь шла о том, чтобы украсить черный простор спальни Томаса какой-нибудь особенной фреской. В этом случае целью становилось не только то, чтобы Томас почувствовал себя как дома — нет, Роза хотела вдобавок сразу же, мгновенно ему понравиться. Она от всей души надеялась, что эта фреска, сгладит она острые углы прибытия Томаса или нет, по крайней мере станет предложением дружбы, рукой, протянутой младшему брату его американской старшей сестрой. Однако, отчасти со всем этим смешиваясь, внизу бурлили другие тайные мотивы этого жеста, в которых скрывалось желание, с Томасом Кавалером никак не связанное. На самом деле Роза приучалась к мысли о том, чтобы стать матерью, — и именно эту мысль она начала набрасывать на стенах спальни теперь не чужого ей мальчика. Вызванный сегодня утром доктор подтвердил смехотворную басню о пропущенных месячных, неделе внезапных шквалов и неожиданных выплесках эмоций вроде того, что заставил Розу разрыдаться из-за одолженного у Джо старого носового платка. Да, Томасу предстояло стать дядей. Именно в таком свете Роза и решила представить все это дело Джо.
Попав в квартиру, она для начала переоделась в пару рабочих брюк и старую рубашку Джо, а также завязала волосы платком. Затем Роза прошла в комнату, которой предстояло стать спальней Томаса, и расстелила на полу брезент. Хотя девушке еще ни разу не доводилось писать фреску, она подробно обсудила это с отцом, вовлеченным в скандал с фресками Риверы в Рокфеллер-центре и знакомым со многими знаменитыми авторами фресок.