Дорогой Джо!
Как бы мне хотелось, чтобы мы смогли по крайней мере попрощаться друг с другом, прежде чем ты покинул Нью-Йорк. Мне кажется, я понимаю, почему ты сбежал. Не познакомь я тебя с Германом Гофманом, твой брат не оказался бы на том корабле. Не знаю, что бы с ним в таком случае сталось. И с тобой тоже. Но я осознаю и принимаю то, что ты можешь считать меня за все это ответственной. Пожалуй, на твоем месте я тоже могла бы сбежать.
Я знаю, что ты по-прежнему меня любишь. То, что ты меня любишь и всегда будешь любить, для меня — предмет веры. И мое сердце едва не разбивается при мысли о том, что мы можем никогда больше не увидеться, никогда друг к другу не прикоснуться. Но еще более мучительна для меня мысль — нет, уверенность в том, что прямо сейчас ты желаешь никогда больше со мной не видеться. Если это правда, а я знаю, что это так, то я желаю того же. Потому что знание о том, что ты можешь такое ко мне испытывать, заставляет все прежнее казаться ничем. Все обернулось даром потраченным временем. Но даже если это правда, я никогда с этим не смирюсь.
Не знаю, что случится с тобой, со мной, со страной, со всем миром. И я не жду, что ты ответишь на это письмо, потому что чувствую, как дверь к тебе захлопывается прямо у меня перед носом, и знаю, что это ты ее захлопываешь. Но я люблю тебя, Джо, и твоего согласия мне на это не требуется. Именно так я и собираюсь тебе писать — без твоего согласия. Если ты ничего не хочешь от меня слышать, просто выбрось это письмо и все последующие. Может статься, даже эти слова уже лежат на дне моря.
Теперь я должна идти. Я люблю тебя.
После этого Джо в строго хронологическом порядке прочел все остальные письма. Во втором письме Роза упомянула о том, что Сэмми уволился из «Эмпайр» и пошел работать в компанию «Бернс, Баггот и де Винтер», рекламное агентство, которое занималось счетами «Онеонта Вуленс». По вечерам, рассказала она, Сэмми приходил домой и работал над своим романом. Затем, в пятом письме, Джо с изумлением прочел о том, что Роза вышла замуж за Сэмми. Гражданская церемония состоялась как раз в годовщину города Нью-Йорка 1942 года. После этого последовал трехмесячный перерыв, а затем в очередном письме Роза сообщила о том, что они с Сэмми купили дом в Мидвуде. Дальше опять последовал перерыв в несколько месяцев, после чего в сентябре 1942 года Роза выдала новости о том, что она родила сына весом в семь фунтов и две унции. В честь пропавшего брата Джо ребенка назвали Томасом. Роза звала его Томми. Последующие письма содержали в себе новости о жизни малыша Томаса — подробности о его первых словах, первых шагах, болезнях и талантах. Так, в возрасте тринадцати месяцев Томми уже нарисовал авторучкой вполне узнаваемый круг. Клочок бумажной салфетки из ресторана Джека Демпси, на котором этот круг был нарисован, Роза вложила в конверт. Круг был довольно неровный и не вполне замкнутый, зато, как Роза упомянула в письме, он очень напоминал бейсбольный мяч. Еще там оказалась единственная фотография ребенка в распашонке и подгузнике, крепко ухватившегося за край столика, на котором валялись какие-то комиксы. Голова у мальчика была большая, светящаяся и бледная как Луна, а на лице у него застыло удивленно-враждебное выражение, словно камера его напугала.