Приключения Кавалера и Клея

На сей раз Джо не смог придумать продолжения. Его поразило, как все-таки может повернуться жизнь, как вещи, которые когда-то, казалось, так его заботили — по сути, вокруг него вращались, — теперь будто бы не имели к нему ровным счетом никакого отношения. Имя малыша и серьезный взгляд его широко раскрытых глаз на фотографии вонзились в какое-то место внутри Джо, такое измученное и больное, что ему вдруг показалось смертельной опасностью слишком долго размышлять об этом ребенке. Поскольку вернуться живым из вояжа в «Йотунхайм» Джо в любом случае не планировал, он сказал себе, что мальчику будет гораздо лучше без него. Сидя за столом своего покойного командира, Джо раз и навсегда принял решение о том, что в том совершенно невероятном случае, если его план пойдет наперекосяк, и он невесть как окажется все еще живым в конце войны, он никогда не будет иметь ничего общего ни с кем из них — а в особенности с этим серьезным и счастливым американским мальчиком. Вытащив незаконченное письмо из пишущей машинки, Джо вложил его в конверт, заклеил и напечатал там фразу: «Вскрыть также в случае и моей смерти». Затем он положил конверт под тот, в котором свою последнюю волю изложил командир Флир. После этого он крепко завязал конверт с письмами и фотографиями от Розы и кинул его во всепожирающую пасть Уэйна. Наконец Джо взял свой спальный мешок и пошел в радиорубку посмотреть, не удастся ли ему настроиться на «Радио-Йотунхайм».

5

Шэнненхаус добрую минуту изучал безоблачное небо, а также легкий ветерок с юго-востока. Раньше у них был синоптик по фамилии Броди, но даже когда Уэйн еще его не прикончил, Шэнненхаус презирал его прогнозы, соглашаясь со своим старым другом Линкольном Эллсуортом, что предсказать погоду в таком местечке никому не под силу. Как только им удастся оторвать самолет от земли, они с таким же успехом смогут лететь дальше. Однако Шэнненхаус жаловался на проблемы с кишечником, и впоследствии в своем рапорте Джо особо отметил, что физиономия пилота показалась ему жутко бледной, но он приписал это тяжкому похмелью. Снова загнав трактор на самый верх ледяного ската, они прицепили к нему самолет. На сей раз лебедка сработала как нельзя лучше, и они вытянули самолет на поверхность. Пока Шэнненхаус занимался прогревом моторов и подготовкой самолета к старту, Джо погрузил туда все снаряжение. Наконец, задраив все люки над помещениями, они оглядели место, которое последние девять месяцев служило им домом.

— А по мне славно отсюда свалить, — сказал Шэнненхаус. — Лучше нам еще куда-нибудь перебраться.

Джо подошел к тому кончику крыла, где был Моллюск. В спешке Шэнненхаус сработал довольно халтурно, и шкура казалась недовыделанной, лежала слишком свободно и кое-где морщилась на раме. Весь самолет имел предельно пеструю наружность, красновато-коричневые пятна тюленьих шкур бросались в глаза на серебристо-сером фоне, как будто «кондор» забрызгали кровью. Там же, где были собачьи шкуры, машина казалась нездорово-белесой.

— Сейчас или никогда, Дурень, — сказал Шэнненхаус и хлопнул Джо по плечу.

Тридцать секунд спустя они уже вовсю прыгали и скребли по земле, неровной и глянцевой как окаменелый леденец, а затем у Джо возникло чувство, будто некий исполин подсунул под самолет чашечку своей ладони и подбросил их вверх. Шэнненхаус слегка стыдливо испустил ковбойский боевой клич.

— Никогда не знаешь, что на него найдет, — крикнул он Джо поверх протяжного басового хора двух близнецов-«циклонов».

Джо промолчал. Он так и не рассказал Шэнненхаусу, что вчера вечером, прежде чем залезть в спальный мешок, он пробил фиктивный, незримый барьер, который до того момента поддерживался между станциями «Кельвинатор» и «Йотунхайм». Открытым немецким текстом, на одной из частот, регулярно использовавшихся для связи Берлина с «Йотунхаймом», Джо передал Геологу три кратких слова:

ИДУ НА ВЫ!

Попытайся Джо объяснить это Шэнненхаусу, он нипочем не смог бы распутать гордиев узел жалости, угрызений совести и желания мучить и устрашать, что сподобило его на это уведомление. В любом случае все подобные объяснения стали бы пустой тратой времени, ибо на третий день их вояжа, в палатке, разбитой в тени гор Вечности, у Шэнненхауса лопнул аппендикс.

6