Всех, кто попадался ему на пути, – крестьян на полях, стариков в тавернах, куда он заворачивал, чтобы утолить жажду кружкой пенного эля, наблюдательных и подозрительных купцов – Конан расспрашивал о Белозо. Ответы их были невразумительны и зачастую противоречивы, но одно король уяснил точно: худощавый, жилистый зингариец со злыми черными глазами и усами, закрученными на западный манер, опережал его, явно направляясь в Мессантию. Это был вполне логичный выбор пункта назначения; все морские порты Аргоса славились своим космополитизмом, в отличие от внутренних провинций, а Мессантия была самой многоязычной из них. В ее гавани собирался весь цвет морского судоходства, равно как и беглецы из внутренних провинций. Законы не отличались строгостью; Мессантия жила морской торговлей, и ее жители избегали чрезмерной щепетильности в своих сделках с моряками. В городе процветала не только легальная торговля; портовую жизнь изрядно разнообразили пираты и контрабандисты. Все это Конану было прекрасно известно, потому что, еще в бытность свою барахским буканьером[28]
, он не раз по ночам пробирался в гавань Мессантии, дабы сбыть с рук полученный неправедным путем товар. Большинство пиратов с Барахских островов – небольшого архипелага, лежавшего к юго-западу от побережья Зингары, – были выходцами из Аргоса, и, пока они грабили лишь суда других стран, власти Аргоса закрывали глаза на некоторые нарушения морского права.Но деятельной натуре Конана было тесно в границах Барахских островов. Ему случалось плавать и с зингарийскими буканьерами, и даже с черными корсарами, которые, подобно свирепому урагану, бесчинствовали на северном побережье, а это ставило его вне любого и всяческого закона. Случись киммерийцу быть узнанным в любом порту Аргоса, это стоило бы ему головы. Но он без колебаний направлялся в Мессантию, останавливаясь только затем, чтобы дать отдых коню и урвать несколько часов сна самому. В город он въехал без всяких проблем, смешавшись с толпой, что беспрестанно вливалась в этот большой торговый муравейник. Мессантия не имела городских стен; город надежно защищали море и корабли.
Был уже вечер, когда Конан неспешно ехал по улице, которая, как и все прочие, вела в порт. В самом ее конце он увидел причалы, мачты и паруса пришвартованных кораблей. Впервые за долгие годы он вдохнул соленый морской воздух, услышал скрип такелажа и хлопанье парусов на ветру, срывавшем с волн пенные шапки, и в душе его вновь проснулась жажда странствий.
Но к причалам он не поехал. Король свернул и по широким каменным ступеням поднялся на улицу, с которой большие белые особняки надменно взирали на берег и портовую суету внизу. Здесь жили люди, разбогатевшие на морской торговле, – несколько капитанов, отыскавших сокровища в дальних краях, многочисленные торговцы и купцы, никогда не ступавшие на палубу, не слышавшие рев урагана и не познавшие ярости абордажных схваток.
Конан направил коня в хорошо известные ему ворота, украшенные позолотой, и въехал во двор, где журчал фонтан, а по мраморным плитам важно расхаживали голуби. Ему навстречу поспешил паж в панталонах и атласной юбочке клиньями. Торговцы Мессантии вели дела с самыми разными людьми, среди которых попадались грубые и неотесанные личности, но все они так или иначе были связаны с морем. И потому наемник, бесстрашно въехавший во двор богатого коммерсанта, вызывал некоторое удивление.
– Здесь проживает купец Публио? – Это был не вопрос, а скорее утверждение, и что-то в тоне Конана заставило пажа поспешно сдернуть с головы берет, украшенный перьями. Он отвесил незнакомцу низкий поклон и ответил:
– Да, мой капитан, именно так.
Конан спешился, и паж кликнул конюха, который подбежал, чтобы принять поводья.
– Твой хозяин у себя?
Король стянул латные рукавицы и принялся выбивать ими пыль из накидки и кольчуги.
– Да, мой капитан. Как прикажете доложить?
– Я сам доложу о своем прибытии, – проворчал Конан. – Не трудись провожать меня – я знаю дорогу.
Паж не осмелился ослушаться столь властного распоряжения и остался на месте, глядя вслед Конану, который поднимался по мраморным ступеням, и спрашивая себя, что может быть общего у его хозяина с этим гигантом-воином, в котором за версту чувствовался варвар с Севера.
Челядинцы бросили работу и с открытыми ртами уставились на Конана, когда тот миновал большой прохладный балкон, выходивший во двор, и вошел в широкий коридор, по которому гулял морской ветерок. На полпути он расслышал скрип гусиного пера и свернул в просторную комнату, огромные окна которой смотрели на гавань.
Публио, толстяк с большой головой и шустрыми темными глазками, сидел за резным столом тикового дерева и что-то писал позолоченным пером на богатом пергаменте. Его синяя мантия была сшита из лучшего муарового шелка, отделанного золотой парчой, а на шее болталась толстая золотая цепь.