Приключения Кроша. Каникулы Кроша. Неизвестный солдат

- Боже, какой кровожадный! - с деланным ужасом проговорила Люда.

Виктор Борисович продолжал:

- Не только не повесили, дорогой мой друг Андрей. А наоборот, была она высоко отмечена церковью за преследование иконоборцев, то есть тех, кто боролся с культом икон.

- И правильно преследовала, - заметила Люда, - сейчас иконы ценятся.

- Иконы - это другое, - возразил Андрей, - это древность, история. Поронск отстраивают - тоже древность, история.

Виктор Борисович вдруг опустил голову и печально проговорил:

- Неизвестно еще, где она, настоящая история. Возможно, в Поронске, а может быть, и еще где-то.

- В старину люди крупнее были, - объявил Юра, - кипели сильные страсти. Олег на лодках доходил до Цареграда.

- «Как ныне сбирается вещий Олег отмcтить неразумным хозарам… - запел Андрей. У него был сильный низкий голос, а главное, могучая грудная клетка: он, наверное, мог бы заменить целый хор. - Их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам…»

Юра и Люда подхватили:

- «Так громче, музыка, играй победу, мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…»

И когда они прокричали это самое «бежит, бежит, бежит», в столовую вошел Воронов, окинул ее хмурым взглядом, подошел, сел за наш стол.

- Что, узнал?

Я положил перед ним фотографию и рассказал о Софье Павловне и о школе. О телеграмме, которую дал в Москву, естественно не сказал. О Наташе тоже.

Пока я рассказывал, фотография обошла всех и наконец задержалась у Виктора Борисовича: перед тем как рассмотреть ее, он долго дрожащими руками искал по карманам очки.

- Ясно, - сказал Воронов, - тетку нашли, а она ничего не знает. Фотография есть, а кто похоронен - неизвестно.

- Про то и разговор, - поддакнул я, намекая, что дело требует дальнейшего расследования: мне очень хотелось опять повидать Наташу.

Виктор Борисович наконец водрузил очки на нос. Рассматривая фотографию, сказал:

- Старшина - красавец. Как вы считаете, Люда?

- То есть!

С некоторым оттенком ревности Воронов заметил:

- Для нашей Люды один красавец - Юра. Он для нее Собинов плюс Шаляпин.

- Вас я тоже считаю красавцем, - парировала Люда.

- Спасибо! - поблагодарил Воронов.

Виктор Борисович показал на самого пожилого солдата:

- А этот на тебя похож, Сережа, как будто твой отец или дед.

- У меня все предки живы до четвертого колена, - соврал я, - наша семья славится долголетием. Железные нервы.

- Видали его! - сказал Воронов, обращаясь на этот раз ко всем за столом. - Какой долгожитель! Все! Завтра переносим могилу. Твоя миссия окончена, Мафусаил!

Железобетонным голосом я возразил:

- Во-первых, я должен вернуть фотографию. Во-вторых, надо зайти к одному человеку, по фамилии Михеев, и к женщине, по фамилии Агапова. При немцах у них прятались наши солдаты.

- Нет уж, - еще более железобетонным голосом ответил Воронов, - мы свое дело сделали. А остальным пусть занимаются школьники, военкомат - кому положено. Все. Точка.

- Но я обещал прийти. Меня будут ждать. Люди!

- Видали его! - снова обратился Воронов к сидящим за столом. - То вовсе не хотел идти, а теперь бежит - не остановишь. А кто за тебя будет работать?

- Вы сами говорили: на мою квалификацию замена найдется, - напомнил я.

- Все помнит! - заметил Воронов.

Рабочие кончили ужинать, разошлись. Столовая опустела. Официантка Ирина подметала пол.

Виктор Борисович положил на стол фотографию, пробормотал:

- «Великий Цезарь, обращенный в тлен, пошел, быть может, на обмазку стен…»

- Шекспир, «Гамлет»! - заметил я.

- Знает! - кивнул головой Воронов, хлебая борщ.

- Если солдат этот действительно разгромил немецкий штаб, тогда стоит поискать, - заметил Андрей.

- Прошлое обрастает легендами, люди создают мифы, - пробормотал Виктор Борисович.

- Герой не герой, - сказал Юра, - а разыскать его невозможно. В войну погибли миллионы… Только надо и о живых думать. А кому до нас дело? Сидим в поле.

- Переходи на такси. - Воронов отодвинул тарелку, встал. - Завтра переносим могилу. А ты, - он обращался ко мне, - как-нибудь вечерком на попутной машине отвези фотографию.

И вышел из столовой.

Официантка Ирина с веником в руках и византийским выражением на лице только этого и ждала:

- А ну подымите копыта!

9

Есть теория, будто внимание приятно любой девушке, льстит ее самолюбию. Теория эта несостоятельна. При моем появлении на лице Наташи изобразилась досада. Я был ей неинтересен, неприятен, может быть, даже противен.

Прав Пушкин: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Я нарушил завет великого поэта.

По двору она шла со мной, как сквозь строй, как на Голгофу.

Судачили женщины. Мужчины под грибком забивали «козла». Парни в подъезде своими взглядами дали мне понять, что если я еще раз появлюсь здесь с девчонкой с ихнего двора, то они самое малое оторвут мне голову.