Приключения Кроша. Каникулы Кроша. Неизвестный солдат

- Ничего странного нет, - возражал Маврин, - если ты не собираешься с человеком жить, тогда и не принимай от него ничего. Это ведь не коробка шоколадного набора. Коробка шоколадного набора - это для знакомства, ну, еще духи «Красная Москва». Но уж если он ее одевает, обувает, значит, сам понимаешь…

- А если она ему отдаст его барахло? - сказал я.

- А зачем оно ему? - возразил Маврин. - Продавать? Другой дарить? Не в барахле дело. А в том, что брала. Это все равно что жена.

- Почему бы им не жениться? - подхватил я.

- Легко сказать - жениться! - заметил Андрей. - А где жить? Думаешь, им Воронов даст отдельный вагончик?

- Но ведь у нее где-то есть дом, и у него есть дом. И если люди любят друг друга, то какое имеет это значение…

- Мальчик ты еще рассуждать, Сережка, - сказал Маврин, - ничего ты в этом не понимаешь. Женщину надо найти самостоятельную, хозяйку, а Людка что?

- Из таких вот девчонок, как Люда, выходят самые лучшие жены, - объявил я.

- Во дает! - усмехнулся Андрей. - А ты откуда знаешь? По собственному опыту?

- Может быть, и по собственному.

Я действительно где-то читал, что легкомысленные особы становятся верными супругами.

- Никак не пойму, - сказал Андрей, - ты на самом деле дурной или притворяешься?

- Глядя на тебя, об этом даже не приходится задумываться, - врезал я ему.

А Маврин твердил свое:

- Юрка этого так не оставит. Быть тут серьезному происшествию.

21

Но пока никаких происшествий не было и не предвиделось. Люда по-прежнему сидела с нами в столовой, с нами обедала и ужинала, инженер Виктор Борисович развлекал нас своими рассказами.

Как-то вечером мы сидели у костра: я, Юра, Андрей, Маврин, Люда и Виктор Борисович.

Виктор Борисович говорил, что Максим Горький очень любил жечь костры и даже придавал им мистическое значение. Не знаю, правда это или нет. Но, когда жгли костер, вагончик был пуст, и я мог спокойно заниматься, а когда кончал заниматься, присаживался к ним.

Пекли картошку, иногда жарили шашлык или просто мясо.

Сегодня пекли картошку.

Качалось пламя костра. В деревне лаяли собаки. Далеко маячили тусклые огни Корюкова.

Люда щепкой вытаскивала из костра готовые картофелины, подвигала их нам. Обжигая пальцы, мы снимали с них кожуру, посыпали солью и ели.

У нас на участке неплохая столовая, шеф-повар из Риги. Как говорил Воронов, тоже бродяга и вот попал к нам. Но его Воронов ценил больше всех: хорошее питание - залог устойчивости кадров. И все же столовая надоедала. Такие ужины у костра мы очень любили.

- Из картофеля можно изготовить сто блюд, - сказал Виктор Борисович и начал загибать пальцы, - картофель печеный, отварной, жареный, сушеный, тушеный, в мундире, пюре, молодой в сметане, фаршированный мясом, рыбой, селедкой. Картофельные оладьи, котлеты, крокеты, хлопья…

- Моя мамаша, - перебил его Андрей, - печет пирожки с картофелем - пальчики оближешь.

- А моя муттер, - сказал Маврин, - в мясной стюдень кладет куриные косточки. Объедение!

Он так и сказал - «стюдень», закрыл глаза, закачал головой, даже замычал от удовольствия.

Странно было слышать, что у Маврина где-то мать и он помнит о ней.

Мне тоже хотелось отметить мою маму. Но я не сумел сразу вспомнить, какое блюдо она готовит лучше всего: она их все хорошо готовит. Пока я перебирал их в памяти, Виктор Борисович продолжал рассказывать про картофель, про его происхождение и историю: как его завезли из Перу первые испанские завоеватели, как принудительно насаждали при Екатерине, про картофельные бунты и все такое прочее.

Виктор Борисович передавал общеизвестные факты. Но для ребят его рассказы были гранью их тяжелой полевой жизни, и это была светлая грань. И в том, как ребята слушали, и было очарование его баек.

Нас неожиданно ослепил свет фар - подъехала машина. Не наша машина - наши машины, подъезжая ночью к вагончикам, переходят на ближний свет.

Шофер погасил фары, мы увидели старую «Победу». Из нее вышел человек и направился к нам. Сердце у меня екнуло - это был Славик Агапов; я сразу понял, зачем он пожаловал сюда.

- Простите, - начал Славик, подойдя к костру и блестя своими очками, - где я могу…

Тут он увидел меня, тоже сразу узнал:

- Ага, я как раз к тебе. Здравствуй!

- ЗдравствуйТЕ!

Я подчеркнул слог «ТЕ», чтобы он мне не «тыкал».

- Слушай, - своим нахальным, категоричным голосом продолжал он, - в школе мне сказали, что у тебя есть адрес этого солдата.

Значит, вот кто меня продал - Наташа. Впрочем, она не знает, что я не желаю вмешательства этого типа.

- Какого - этого? - переспросил я.

- Ты ведь знаешь, о ком я говорю.

Ну что ж, раз он мне так упорно «тыкает», я тоже буду «тыкать».

- Видишь ли, - сказал я, - у меня есть адреса всех пяти солдат. Какой именно тебя интересует?

- Старшина.

- Могу я узнать, почему именно он?

На его лице появилась гримаса, но он был в моих руках и понимал это: я могу послать его ко всем чертям!

Я не услышал зубовного скрежета, но думаю, что он скрежетал зубами. Во всяком случае, круглые стекла его очков еще никогда так хищно не блестели.

- Потому что он и есть неизвестный солдат.

- Из чего это следует?