Приключения маленького тракториста

Хотя они не виделись всего лишь несколько дней, что-то в Лопатине появилось новое, незнакомое, настораживающее. Особенно казалась чужой вот эта неопределенная Колькина улыбка. В ней не было ничего обидного, но она была какой-то горькой, казалась иронией над самим собой, как будто Колька хотел сказать: «И ничего-то ты, Алешка, не знаешь и не понимаешь!» И эта Колькина улыбка заставила Алешку сказать:

— Я твоих дружков на базаре видел…

— Про кого это ты?

— Щербатый один, другой припухший, а у третьего только нос из воротника торчит.

— Таких не знаю, — равнодушно ответил Колька. — Мы тут с одним парнем хотели податься в Одессу. Старший брательник у него на морском пароходе служит, да не удалось, заболел он и списался на берег.

— А Форсистов видел тебя с ними на базаре.

— Со щербатым и другими? Это я флотский ремень ходил смотреть. Мало ли около кого останавливаешься.

Такое объяснение вполне удовлетворило Алешку. И на следующий день, когда рано утром он вместе с Колькой пошел в училище, от всех его подозрений не осталось и следа. Ничего не могло произойти с Колькой за каких-то три дня. Да и если бы эти дни он водился со щербатым и его дружками, так и в этом не было ничего особенного. Водился да разошелся. А зато верно сказал дядя Иван: научила Кольку жизнь. То слышать не хотел об училище, а то сам туда запросился. Теперь Алешка находил, что бегство Кольки было просто счастьем для него. Да и для одного ли Кольки? Постой, Алешка, не рано ли ты радуешься? Какой там рано! Вот здорово как выходит! Только бы Кольку приняли в слесари. Только бы приняли. Алешка повернулся к Кольке и откровенно сказал:

— Хорошо ты придумал. Очень хорошо.

— А что я придумал? — спросил настороженно Лопатин. — Ничего я не придумал.

— Да еще как придумал! — с прежним восторгом воскликнул Алешка и, понизив голос, тихо проговорил: — Ты смотри, что получится. Я кончу на тракториста, а потом и ты тоже. А когда ты кончишь, то дашь мне свои документы, я тебе — свои. И все будет опять хорошо. Не сразу, конечно. Еще, может, год — другой придется мне быть Лопатиным, а тебе Левшиным. Но это ничего. А ты спрашиваешь, что придумал… Знаешь, давай я каждый вечер буду тебе помогать заниматься. Согласен?

— Я не против, — согласился Колька. — Все перезабыл…

Еще никогда с тех пор, как Алешка поступил в училище, у него не было такого хорошего настроения, как в это утро. Скоро, очень скоро он снова станет Алешкой Левшиным!

На следующий день во дворе училища Пудов окликнул Алешку.

— Иди-ка сюда, дело важное есть. Так как, поедешь со мной?

— Поеду.

— Твердо?

— Твердо.

— Тогда я в свою МТС отпишу, чтобы запрос дали. А жить будешь у меня. Изба большая, поместимся. Мы с тобой порядок на земле наведем, покажем, как ее обиходить надо… Слыхал, что вчера говорил Шугай? Здорово сказал! В двух словах все сказал!

Крушение надежды

Шел март. По ночам морозило, днем таяло. И с утра до ночи во дворе училища стоял неумолчный гул машин. Скоро выпускные экзамены. Алешка еще и еще раз перечитывал учебники, отрабатывал приемы управления машиной. Порой он просиживал за книгами до полуночи, пока дядя Иван не тушил свет.

Беспокойные, но и радостные были эти дни для Алешки. На душе было светло, словно после долгого ненастья наконец-то выглянуло солнце. Дядя Пуд отправил в свою МТС письмо, и оттуда в училище прислали на Алешку требование. Он уже считал себя трактористом Заозерной МТС. И особенно радовало, что Колька учится. Придет время — они обменяются документами, и каждый вернет себе свою фамилию. Тогда он, уже настоящий Алешка Левшин, сможет вернуться в Серебрянку, взять к себе бабушку, и они будут жить в новом хорошем доме.

Теперь Алешка не отходил от дяди Пуда. Они вместе готовились к экзаменам. Игнат Васильевич рассказывал ему о жизни в Заозерной стороне. И, конечно, учил уму-разуму — уж такой был дядя Пуд.