Сердце Ганца отягощало чувство вины — вины перед новоиспеченными друзьями и старой подругой, которую он любил и ценил, в которой не смел усомниться — до сегодняшнего дня. Семь никогда не рассказывала ему о том, что с ней случилось и кем она была. Очевидно, что там, откуда она пришла, не было ничего хорошего, и не удивительно, что мышь никогда не поднимала эту тему.
Ганц многого не мог уложить в голове, но вывод для себя сделал весьма однозначный — с Семь жестоко обошлись. Возможно, даже куда более жестоко, чем с ним. Ганц просто не мог не доверять той, что подобно ему страдала, страдала всю свою короткую мышиную жизнь, но при этом сохранила стойкость духа. За последнее олень уважал Семь ещё сильнее, ведь сам он был слабохарактерным увальнем, тщедушным и зависимым от фобий идиотом, который ни за что не сумел бы выжить наедине с собой.
Видя, что Ганц оставляет вопросы без ответов, Жанна обратилась к логике:
— Если Семь пришла с Севера, то ей, определённо, есть, что скрывать! Для простой обитательницы крысиных земель она чересчур умна. Сомневаюсь, что такая изобретательная мышь, как она, могла разделять общество этих грязных, тупых созданий!
— Но мисс Хикс! Вы ведь тоже оттуда! Получается, вам тоже есть, что скрывать?
Жанна в лёгкой растерянности почесала лапу об лапу, будто её ужалила крапива:
— Это тебе господин управляющий сказал? — сузила она зрачки. — Что ещё обо мне он говорил?
— Больше ничего такого.
— Думаешь, он мне не доверяет?
— Может если только самую малость. Иначе бы он не отправился в такое опасное путешествие в вами.
Солнце зашло за облака. Широкие тени тут же накатили на лес. Капли тумана оседали на землю белой, хрустящей посыпкой, которая таяла и подмерзала, подмерзала и таяла, и так по кругу. Несмотря на то, что по календарю уже настала весна, температура продолжала скакать в течение всего дня, словно зима не хотела уступать приходящему теплу право на владение землёй. И эта борьба, порой, ощущалась куда более удручающе, чем власть зимы или лета. Однако жар тревоги, охвативший Ганца и Жанну, был сильнее любых внешних температур.
Прихрамывая, Ганц старался не отставать от кошки. Маленькая и проворная, она проныривала под ветками, как будто бы её тело состояло из воды.
— Постойте, мисс Хикс!
— Прости-прости. Я забыла, что у тебя больная нога, — невинно улыбнулась Жанна.
— Как вы понимаете, куда идти? Этот лес… он всюду одинаковый.
Жанна пожала плечами:
— Ну почему же! Просто ты в меру своего роста видишь деревья в целом. Если так смотреть, то да — они все как подкопирку! Но мне, дорогой Ганц, всю жизнь приходилось клевать носом землю. Вот, например, этот сучок! — Жанна похлопала по сухой коряге, торчащей из земли наподобие рогатки. — Скорее всего, когда-то это был молодой кустик. У него сгнили корни, и он сжурился, высох. А ещё под ним устроили домик какие-то загадочные пятнистые жуки. Они периодически грызут сухую кору, и оттого на ней можно различить забавные узоры, будто кто-то прошёлся по сучку микроскопической стамеской.
— Вы такая наблюдательная, мисс Хикс!
— Да, пожалуй, это лучшая из моих сторон.
— Не согласен, — возразил Ганц. — В вас много чего хорошего имеется. Вы находчивы, сноровисты. А ещё… в отличие от меня вы ничего не боитесь!
— Кто тебе такое сказал?
— Никто. Я так сказал.
— Вот здесь-то ты как раз и ошибся, мой дорогой друг. В этой жизни есть много вещей, которых я боюсь. Прямо сейчас, например, я просто в ужасе от того, что Семь, возможно, уже точит ножи на нашего бедного господина управляющего!
— Я уверен, что с ним всё будет хорошо. Он ведь такой сильный!
Лис и мышь соревновались за право обладать механической стрекозой. Семь то и дело перехватывала сигнал, и Зузу, будто обуреваемый нерешительностью, выписывал в небе сумасшедшие кульбиты.
Мистер Вулпис знал, что мышь не вынесет его дерзости и вскоре заявится в дом на дереве, чтобы с ним поквитаться. В Семь всё возрастало желание повырывать наглому лису лапы и хвост, но и Фог Вулпис не был слишком далёк от того, что звери называют яростью.
Когда чёрная гончая ворвалась в лабораторию через пробитую ей же недавно дыру, лис без предупреждения шибанул её по лапам, выломав несколько пальцев и промяв легкую броню. Мек закачался, балансируя на трёх лапах из-за деформировавшейся конечности, которая, в добавок ко всему, стала короче на несколько дюймов. Пока Семь старалась управиться с аватаром, лис уже заскочил на морду гончей и ударом трости выбил той правый глаз. Семь, глядя, как одна из камер зрительного центра шуршит в помехах и гаснет, зарычала:
— Ты! Да как ты смеешь! Ты разрушил мою жизнь, а теперь ещё и ломаешь мое драгоценное изобретение! Ты знаешь, сколько труда я в него вложила? — Семь развернула мека, намереваясь размазать прилипчивого лиса о стену, но мистер Вулпис уловчился вовремя отскочить.