Ганц встал ни свет ни заря и первым же делом отправился готовить завтрак. Он растопил печь остатками дров, налил в чайник воды и, как только та закипела, всыпал в кипяток пару горсточек сушёных трав и орехового порошка для сладости.
Семь не пускала Ганца в лабораторию, потому что считала его неуклюжим и глупым. В слух она этого никогда не говорила, но олень и так всё знал и относился к её мнению с пониманием.
Ганц умел и любил готовить, хотя его блюда — максимально незатейливые — состояли из двух или трёх простых этапов и не требовали каких-то особых кулинарных навыков. Чаще всего на его столе можно было увидеть суп со всевозможными добавками. Он просто закидывал в воду всё, что имелось в кладовой, и варил, варил, варил… пока овощи не разваривались и суп не принимал пюреобразную консистенцию. Тем не менее, еда его была вполне пригодна для потребления, и не избалованной жизнью Семь, не к чему было придраться.
Ганц также не мог похвастаться физической силой, но с элементарными бытовыми делами справлялся на ура. Они с Семь вместе строили дом на дереве, она руководила, он — исполнял. И в этих ролях оба прекрасно преуспели.
Ганц водрузил стаканы на поднос, прикрывая рукавом чай, чтобы сберечь тепло, и, с трудом балансируя на покатой лестнице, ворвался в спальную комнату.
Жанна ещё спала, а мистер Вулпис, так и засевший у окна в имитации сна, поднял веки в совсем не утренней бодрости:
— Ганц? Как вы рано. Что-то случилось?
— Я принёс вам чай, но, наверное, мне стоило зайти попозже.
Жанна, по привычке свернувшаяся клубком на одеяле, слегка качнула ухом и тоже открыла глаза:
— Ничего, Ганц, я уже проснулась, — сказала она, подавляя зевок. — Семь ещё спит?
С манерами опытного слуги Ганц передал кошке чашку с блюдцем:
— Она ночевала в лаборатории. Когда у неё плохое настроение, она может исчезать там днями и ночами.
— Спасибо, Ганц.
Ганц замер с подносом навесу. Он разлил чай по двум чашкам, снова запамятовав, что Фог Вулпис — мек.
Лис и кошка поняли причину его смятения. Обаятельно улыбнувшись, Жанна воскликнула:
— Как мило, Ганц! Ты налил мне две чашки. Мне как раз очень хотелось пить!
Но Ганц был честен и с самим собой, и с другими. Он поставил поднос на пол и сел перед ним, скрестив ноги и смяв виски копытом и протезированной клешней.
— Простите. Я забыл, что господин лис ненастоящий.
— Не говорите так, ему же обидно!
— Но почему, мисс Хикс? Я не понимаю. Я — олень, но я не обижаюсь, когда меня называют оленем. Почему же мек обижается, когда его называют меком? Когда я смотрю на господина Вулписа, я не знаю, что думать и у меня начинает болеть голова. Мне приходится держать в мыслях сразу двоих Фогов Вулписов — механического и настоящего. И это так сложно!
Жанна ласково погладила Ганца по спине, чтобы успокоить, и отхлебнула чай:
— М-м, вкуснятина, Ганц! Не хуже, чем в «Чайном дворике».
— «Чайном дворике»? — Ганца заинтересовало словосочетание.
— Да! Это такое замечательное заведение, где подают еду и чай. Мистер Вулпис был его управляющим.
Ганц перебросил взгляд на лиса, поправляющего манжеты перед зеркалом, и через всю его натуру сквознуло уважение.
— Ганц, — обратился к оленю мистер Вулпис. — А где моё пальто? И моя трость?
— Не знаю. Но я спрошу у Семь, когда она проснётся. Она должна знать.
— А что насчёт моего летательного аппарата? Он цел?
— Семь сказала, э-м, что «эта рухлядь не представляет никакой инженерной ценности». Вроде так.
У мистера Вулписа от возмущения встопорщилась шерсть на загривке. Он одернул воротник рубашки и, так и не удовольствовавшись своим внешним видом, пробормотал себе под нос нечто вроде: «Но это был труд всей моей жизни!»
Лис явно куда-то намылился, и от Жанны это не ускользнуло:
— Собираетесь прогуляться?
— Да, — отвечал тот. — Хочу пройтись до «Птицы» и посмотреть в каком она состоянии. В конце концов, её могли раздавить меки, да и матушка-природа с её непогодой бывает иногда зла. Ганц, не составишь мне компанию?
Мистер Вулпис долго прикидывал, чем отблагодарить Ганца за его доброту и при этом не заделаться в няньки, как это сталось с Жанной. Пешая прогулка по лесу — неплохой способ завязать дружбу.
Ганц просиял:
— С удовольствием! Только мне надо одеться. — И Ганц принялся возиться с содержимым платяного шкафа, неприметно приткнутому к углу.
Он набросил на себя повседневную черную робу и такой же плащ, и не без труда просунул ветвистые рога в прорези в капюшоне, сшитому из невероятного количества ткани. Капюшон был таким длинным, что даже накинутый на голову, свисал до уровня поясницы. Последней деталью выходного костюма Ганца была страшная маска в виде вороньего черепа и пояс с карманами для всякой мелочи. Приодевшись, олень как ни в чем не бывало сказал:
— Ну, я готов!
У мистера Вулписа отвисла челюсть:
— Э, прости, но… но что это за наряд?! Зачем ты так вырядился?
Жанна, которая уже проходила через это, залилась смехом:
— Ганц всегда так одевается, когда ему нужно отойти от дома дальше, чем на десять метров, — объяснила она, хохоча.