Приключения мистера Вулписа

Жанна уклонилась от паучьей выпада и впечатляюще легко пробежала по отвесному стволу ближайшего дерева и засела на ветке.

— Ганц, беги! — крикнула она, и тот побежал.

Он бежал до тех пор, пока копыта не отказали ему. Прижавшись спиной к стволу дерева, Ганц сперва прислушался, а потом и вовсе выглянул из укрытия. Паука он не увидел, зато его взору предстали древние столпы леса — посеребренные блеском тумана стволы деревьев, бирюзовые призраки вечнозеленых сосен, поглощаемые белым сиянием дня. Среди этого рассеянного света что-то вспыхнуло. Это отразились от гладкой стали солнечные лучи. Фигура паука перемещалась по вершинам деревьев, как вдруг ветки над головой Ганца затрещали и обвалились вниз. Олень не успел отреагировать. Ужас сковал его многотонной цепью. Одна ветка больно ударилась ему о спину, а другая — побольше — придавила ногу. Олень стиснул зубы в приступе боли и свернулся клубком, заслонил глаза копытом от наливающейся тени.

Он вновь ощутил себя маленьким и беспомощным олененком, каким его считали жители деревни, и сквозь звон в ушах услышал голос своей пожилой матушки:

— Хватит всего бояться, Ганц!

Матушка в его воспоминании выглядела красивее и моложе, чем тот запомнил ее. Ганц был младшим ребенком в семье, поэтому мать для него всегда была оленихой в возрасте. Охристо-коричневатые пятна шерсти на ее голове и спине выцвели, и вся она от рогов до копыт казалась будто созданной из пепла.

— А ну, вставай! — говорила она тоном, не принимающим отказа. — Если ты так и продолжишь отсиживаться дома, ничего толкового из тебя не выйдет. Одри уже нашел господина, к которому пойдет работать с зимы извозчиком. Клейтон тоже быстро учится. Ты же — не делаешь совершенно ничего полезного. Сидишь здесь в четырех стенах: без товарищей и без целей в жизни.

— Но я же помогаю тебе по хозяйству!

— Этого не достаточно. Я не буду жить вечно. Когда-нибудь тебе придется выйти в мир.

— Но, матушка, я не могу! — воскликнул Ганц. — Я не хочу выходить на улицу. Меня снова засмеют из-за моего копыта и закидают камнями! Никто не хочет со мной дружить, а на работу меня никуда не возьмут, потому что у меня больное слабые ноги.

— Они унижают тебя нисколько из-за дефекта, а сколько из-за твоего характера. Любой гражданин Малинового Королевства может быть полезным. Стоит только захотеть.

— Но не я, мама! Копытные годятся только для того, чтобы возить телегу. Разве не так говорил Ноттэниэль?

При упоминании этого имени мать скривилась.

— Ноттэниэль — рысь и прохвост! — резко ответила она. — Он ничего не понимает в жизни копытных. Вот увидишь, малыш Клейтон наверняка вырастет важным ученым господином, и никакой Ноттэниэль ему в подметки не годится!

Маленький Ганц с тревогой вылупился в окно — одинокое окно в их обветшалом, тесном домишке — и сердце его колотнуло. День середины осени задался на изумление солнечным и теплым, желто-красная листва без перерыва осыпалась с клёнов, образуя большие кучи, в которые прыгали с разбегу местные дети. Среди тех детей были братья Ганца — Одри и Клейтон. Они смеялись так громко, что у Ганца заложило уши. Одри был сильным. Клейтон — умным. Каким был Ганц? А Ганц был убогим.

Неизвестно, предчувствовала что-либо матушка, но вскоре она слегла с продолжительной болезнью, а затем и умерла. Все заботы по дому легли на плечи юного оленя, а Одри и Клейтон, пользуясь тем, что за младшего брата больше некому заступиться, проявили свои истинные сущности. В целом, они не были исчадиями ада, как в тайне высказывался о них Ганц, просто, как и многих несносных детей, их увлекал замкнутый характер брата и его необычная черта внешности, доставшаяся от природы. Однако в причудливом сознании ребенка, привыкшем все преувеличивать и приумножать, Ганц выглядел сущим уродом, и этого было достаточно, чтобы превратить его в посмешище. Если раньше Ганца задирали редко и большими компаниями, теперь каждый считал себя правым кинуть в него издевкой. Даже некоторые взрослые усмехались при виде него. И чем страннее его считали, тем страннее он себя вел.

Когда Ганц вырос, Одри ушел из извозчиков и стал странствующим торговцем. Клейтону не повезло больше всех. Умеющий работать только мозгами, он был унижен и отвергнут отовсюду, куда просился. Его талант и сообразительность, как и ожидалось, не были востребованы обществом, а марать копыта грязью и работать физически за гроши он не мог и не хотел. В конечном итоге все эти блуждания по дорогам жизни, эта беспросветная круговерть поисков смысла и справедливости, свели его в могилу.

Что касается Ганца… его жизнь так и осталось шуткой. Над ним по-прежнему насмехались дети, а старшее поколение избегало его, словно боясь подхватить заразу.

— Ганц-уродец, получай!

— Ганц-чучело! Его копыто скрючило! — нараспев выкрикивала детвора, и камни летели: один за другим, как пушечные ядра пиратского корабля.

Но Ганц не питал к этим детям злобы. Они делали то, что делают любые нормальные дети — повторяли за теми, кто старше. Едва ли они вообще понимали, что творят.