А отдаление от берегов советского инферно иконически репрезентируется «растяжкой» слов по отношению к полям страницы.
Вездесущая гибридизация в романе-травелоге Э. Э. Каммингса — это результат шока между двумя мирами, мирами экономических, политических, творческих и языковых ценностей. Гибрид становится единственной возможной формой, чтобы описать тотальное смешение — пребывание американского «Я» в советском «Мы». Каммингсовское поэтическое «Я», предпринимающее ад-вантюрный вояж в советскую Марксландию, теряется в массе, в этом адском скоплении социалистических фигур, но в итоге торжествует после выхода из ада и дает о себе знать в этом манифестарном тексте, утверждая в заглавии — «
Включив «ЭЙМИ» в канон величайших модернистских романов, наряду с джойсовским «Улиссом», Эзра Паунд не покривил душой. В переписке с Каммингсом он продолжал и дальше восхвалять «великое творение» своего младшего друга. Чего нельзя сказать об остальных критиках — если и заметивших появление романа в 1933 году, то вскоре приглушивших свои голоса, предпочтя погрузить странный травелог о советском инферно в забвение на долгие годы и десятилетия[47]. Не помогли и вышедшие в 1949 году второе (с подзаголовком «Дневник путешествия в Россию») и в 1958-м (с тем же подзаголовком) — третье издание. Лишь к концу жизни автора его биографы вновь обратили внимание на «дневник»-роман поэта-авангардиста.
В большинстве отзывов, появившихся вскоре после публикации «ЭЙМИ», отмечалось сходство прозы Каммингса с техникой Дж. Джойса, особенно с «Поминками по Финнегану», и Э. Паунда в «Кантос». В то же время, если сходства по духу для многих были очевидны, по букве стиль Каммингса отличался от всех остальных, в большей мере, за счет безудержного комизма и бурлескного словотворчества. Один из анонимных рецензентов остроумно заметил, что автор советского травелога «превозджойсит самого Джойса и перестайнивает саму Стайн»[48]. По мнению Э. Паунда, до Каммингса никому из прозаиков и писателей-путешественников не удавалось столь ярко передать ощущения индивидуума от столкновения с чуждой ему средой: «что-то случилось с нами. Мы забыли, что такое литература. Мы забыли, чтобы принять Советскую Россию в себя всеми своими порами, чтобы разложить ее по косточкам на страницах во всей ее славянской недостроенности, во всей ее достоевской неряшливости, доведенную до своего нынешнего состояния, без всяких отсылок к прошлому, без аллюзий, просто Россию 1920-х, в 1929-м… Эта фауна вся там. Эта среда обитания была ее средой обитания. Камрад увидел ее и услышал ее, и погрузился в ее тьму»[49].
Э. Паунд. Фотография 1930-х