Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов

Мы с женой провели несколько дивных вечеров в Париже с Вашей сестрой и ее мужем[183].

Духи! — Как он поживает?

Отлично, я бы сказал. Он мой старый знакомый —

Зубная щетка: как мило! — что он думает о России?

Мне показалось, он благоволит; хотя я слышал, ему здесь несладко приходилось —

Это в Париже ему несладко приходилось (поправляет она). Его бывшие сподвижники, эти праздные эстеты из Латинского квартала, возмутились тем, что наш друг стал коммунистом[184]. — Журналы! Ах, это великолепно!

Прошу прощения, я не понял.

А наш товарищ собирается вернуться в Россию? Он обещал приехать.

«Nyez neyeyoo».

«Vogue»! «Vogue»![185] — Позвольте Вас спросить, почему Вы не взяли с собой свою жену[186] в Москву?

Не взял, потому что подумал, ей Москва покажется слегка, скажем так, суровой.

Почему? (смотрит прямо мне в глаза).

Я и моя жена оба… («pourquoi pas?»[187] говорю я сам)… Знаете, в Москве немного блестящих вещей. Я ребенок. Мне нравится то, что блестит.

Да? (прямо).

Да.

По этой причине она не поехала бы в Россию? Вы так думаете

Не совсем по этой причине, но —

Гм. (Пауза). Скажите: Вы читали эту книгу? (указывая на полку)

Я не читаю вообще. Зачем нам читать? — пусть другие!

(Смеется) Вы правы; понимаю: да. А вы взяли с собой собственные книги, надо думать?

Мои собственные — ?

В этом письме моя сестра упоминает Ваши книги с большим удовольствием; я думала, Вы все их привезли с собой —

Конечно, нет!

— Нет? ?

«Non. Et je vous en prie, Madame, ne me demandez pas pourquoi je suis venu en Russie; parce que je ne le sais pas moi-même»[188]. Глаза блеснули; она засмеялась, заулыбалась;

она парила по крошечной комнатке, то хрупко вливаясь, то плавно выплывая из (разбирая вещи, подарки, открывая все это искусно и ощупывая руками) солнечного света…

Вы приспособились к Москве? Могу ли я чем-нибудь помочь Вам?

Да. (И мрачно) Я бы хотел перестать жить как миллионер —

(и смеется, звонит по телефону… и дает мне адрес; и уверяет, что такой-то товарищ все устроит — найдет мне дармовое или почти дармовое местожительство). Сама она, кажется, должна будет послезавтра уехать повсюду.

«Voici»[189] представляет мужа: малорослый, с бритой (плешивой) головой, очками в черной оправе; с походкой банковского служащего[190] и что-то слишком серьезное в (как бы что-то, чем он не является) нем…

Как идет оно? (Немецко-французский)

(Я) Смущен.

Почему?

Вы лицезреете (объясняю я довольно откровенно) кого-то, кто оказывается обитателем рабочей республики и роскошного номера в отеле — и то и другое впервые в моей жизни.

Где Вы живете?

В Метрополе.

Ага! Самая дорогая гостиница Москвы. Десять долларов в сутки, так?

Пять, с завтраком.

Гм. Ну, у вас есть valuta. (Такая доля хуже смерти).

Да, и у меня был американский паспорт — но, даже при этом, Ваш покорный слуга не вполне Джон Генри Эндрю Форд Карнеги[191]. (Он писатель, сказала она языком нецарей). — В одном из ваших пролетарских театров, где бродят те самые счастливые американцы сцены в смокингах и цилиндра, я стал бормотать себе самому: Ах, быть американцем; Я, который только бедный русский!

Все это изменится к лучшему (утешает она, смеясь)

Мадам слишком мила.

Но (Очень Даже настоятельно) Вам нужно побывать в театрах на фабриках. Они представляют новую Россию. Они уникальны; между тем (презрительно указывая на замечательного товарища, который не встретился со мной; он же очаровательный председатель Клуба Писателей) они повсюду. Понимаете? (Киваю). У Вас есть Ваши книги с собой? Увы, ни одной.

Это плохо. В следующий раз, когда приедете, возьмите свои книги.

В следующий раз я отправлю книги почтой и останусь дома (покорно сказал товарищ я, поглаживая щена)

— и тут входит упитанный аккуратный осанистый (муж, sotto voce[192]: Он великий герой труда!) солдат: скромно которого охватывают 3 огромных медаль-бляхи[193] и еще 1 всего лишь большой значок. Который говорит на превосходном английском.

Вносят закуску. Шикарную неописуемо

le mari[194] занимает место на крошечном диване, не совсем анфас меня, который рядом с хозяйкой, которая напротив героя, который аккуратно всем раздает съедобности в изобилии и мягко всем кроме хозяина разливает водку и белое вино и красное вино с Кавказа и наконец коньяк (и всецело чьи безманерные манеры не могут мне не нравиться; но также не могу не поинтересоваться, почему Месье не участвует в выпивке). 3 (не больше нет) урока красноречия получил осанистый от лондонской женщины (результат: «позвольте мне предложить Вам эту пачку сигарет Наша марка», до этого сторговавший мне 4 Nord’a за 1 Lucky[195] «они производятся на нашей фабрике, покажутся Вам довольно превосходными»), но он никогда не попадал в Париж; поэтому когда я сообщаю Мадам, что американцы дикари — а она серьезно отвечает Ах, нет! то, что у вас есть Драйзер[196], доказывает вашу цивилизованность — вытекающий спор должен поштучно переводиться в его интересах. И его вроде бы действительно переводят. А еще Мадам настаивает, чтобы я написал статью в русскую прессу —