Приключения Оги Марча

– Ну вот, сам видишь, – грустно произнесла она. Электрическая лампа освещала ее голые плечи, а печально опущенные уголки полных, темных от помады губ оставались в тени. – Я тебе не подхожу. Ну а кто подходит? Кто она?

– Просто я не хочу жениться, – объяснил я.

Софи могла бы повторить слова, в свое время сказанные мне моим приятелем – казаком. Смысл его речи я уловил тогда сразу и безошибочно и очень обиделся. Казак подразумевал, будто людские страдания не слишком меня задевают, что они далеки от меня и мне их не понять и не прочувствовать. А вот он, которого судьба колошматила и швыряла от Москвы и Туркестана до Аравийского полуострова, Парижа и Сингапура, знает, что почем! Кому же лучше познакомиться с бедой, как не скитальцу-пилигриму, стороннему наблюдателю чужой жизни, ее святынь и плавилен? Сколько горечи пришлось ему глотнуть, сколько обид претерпеть, пока другие, сидя у себя дома, с ходу, на лету хватали удачу за горло!

На лице Софи, ставшем более выразительным и взрослым по сравнению с тем хорошеньким личиком, которое пленило меня в офисе союза, проступили разочарование и обида. Но на этот раз она не ушла от меня, как в тот день, когда в мою дверь постучала Тея. За это время, надо полагать, она успела вкусить страдания – эту неизбежную примесь к вкусу самой жизни. Нет, жениться на ней я не хотел. «В браке она слишком часто, – думал я, – стала бы ругать меня для моей же пользы». Очередная жертва, еще один домогающийся, которого остается лишь обойти стороной.

– Ты все ждешь ту девушку, – ревниво укорила Софи. И ошиблась.

– Нет, – сказал я. – Я ее больше никогда не увижу.

Хотя внешне это не проявлялось, но я тогда находился в пути, двигаясь к каким-то очень важным выводам. В действительности же лежал на кушетке, так и не сняв утренний халат, и, отложив все дневные дела, вдохновенно пытался уловить некий дразнивший меня, как мне казалось, своей близостью итоговый вывод, когда в размышления мои вторгся Клем Тамбоу с собственными идеями.

Не думаю, что за Клемом водилось много смертных грехов, но те, что водились, в тот момент были очевидны: ленивое валяние в постели, которую он покинул лишь недавно, оставило свой след на одутловатом и опухшем от сна лице, двубортный костюм отличался той потрясающей неряшливостью, которую взыскательный аристократ Лабрюйер считал постыдной, – весь в пухе, табачных крошках и кошачьей шерсти; на внешности Клема отразились и его приверженность дешевым магазинам, и неустроенный быт: носки из искусственного шелка, запах дурного лосьона после бритья, торчащий из кармашка гребешок – все это вкупе с гордым самоуничижением было достаточно красноречиво. Его воля – и он пролежал бы весь этот сумрачный чикагский денек в постели, подобно мне разрабатывая планы.

Клем собирался работать по специальности. Зимой он должен был получить степень по психологии и намеревался открыть кабинет в одном из старейших небоскребов на Диарборн, что возле Джексона, и консультировать там в выборе профессии.

– Ты, в выборе профессии? – удивился я. – Да ты же сам ни единого дня не работал!

– Что и делает меня идеальной кандидатурой на эту должность! – незамедлительно парировал он. – Я свободен, и работа меня не пугает. Правда-правда, Оги! Помнишь Бенни Фрая из профсоюзного штаба? Он на этом деле, на профессиональной ориентации, кучу денег загреб. А еще на консультациях по брачному праву и отношениям в браке и тестам для молодежи.

– Если это тот парень, о котором я думаю, ходивший в ботинках с высокими каблуками, то разве не его с месяц назад судили за мошенничество?

– Да, но мошенничать-то необязательно.

– Не хочу охлаждать твой пыл, – сказал я, памятуя собственные поражения, – но откуда ты возьмешь клиентов?

– О, это не проблема! Разве люди знают, чего хотят? Да они на все готовы, лишь бы им помогли разобраться. А тут как раз мы – специалисты, эксперты…

– О нет, Клем, меня уволь!

– Но я с тобой работать собирался! Одному совсем не то – не потянуть! Я бы проводил тесты на профпригодность, а ты – беседовал с клиентами. По новой методике косвенных вопросов Роджерса они бы сами рассказывали о себе. Это вовсе не трудно. А потом – не можешь же ты всю жизнь прыгать с одной странной работы на другую!

– Понимаю, Клем, – сказал я. – Но сейчас что-то во мне меняется и, кажется, изменилось.

– Просто ты опять упрямишься как осел, вот и все! В теперешней обстановке мы могли бы заколачивать на этом деле большие деньги.

– Нет, Клем. Чем бы я мог помочь всем этим мужчинам и женщинам? Мне было бы стыдно брать у них деньги в такого рода бюро занятости.

– Ерунда какая! Ты же не нанимаешь их и не раздаешь места, а только советуешь, говоришь, что им больше подходит. Такая работа очень современна, это совершенно другой вид деятельности.

– Не спорь со мной, – решительно возразил я. – Неужели ты сам не видишь, что и я теперь совершенно другой?

Он понял, что настроен я серьезно, и почувствовал мое волнение, после чего, помнится, я разразился монологом примерно следующего содержания: