Приключения Оги Марча

– Плевать мне на его бизнес и на его деньги! Он старик и к тому же урод – все зубы искусственные. За кого ты меня принимаешь? Оставь, пожалуйста! – Она скрестила руки и, в сердцах передернув хрупкими плечами – из-за жары на ней было платье без рукавов, – уставилась в ветровое стекло. Напомню, что такие разговоры велись обычно в машине.

Потом я сказал Саймону:

– Она за тебя замуж хочет.

– Нет. Лишь остаться со мной. Ее все вполне устраивает. Обеспечена она лучше, чем многие жены.

– По-моему, ты лукавишь. Что же она, по-твоему, только и мечтает разъезжать с тобой в машине и читать киношные журналы, ожидая, когда ты закончишь телефонные переговоры?

Но сейчас, в «Энричи», он говорил нечто другое – рассказывал, как Шарлотта в один прекрасный день вдруг заявила ему, что больше терпеть не намерена, его роман зашел слишком далеко и она требует немедленно прекратить отношения. Пошли ссоры и распри, но не из-за разногласий с Шарлоттой. Он и сам считал, что пора поставить точку, о чем и сообщил Рене. Вот с нею дело обстояло из рук вон плохо. Она кричала, вопила, грозилась подать на него в суд и под конец упала в обморок. Тогда был призван адвокат Саймона, который назначил в своем кабинете встречу сторон и пообещал все уладить. Рене сказали, что Шарлотты не будет, но та все же заявилась. Рене набросилась на нее с проклятиями. Шарлотта закатила ей пощечину. И Саймон тоже ударил Рене. Потом они плакали, для чего имели все основания.

– Как же ты мог ее ударить?

– Слышал бы ты, что она несла! Ты бы тоже набросился на нее с кулаками. Я просто не выдержал.

В конце концов Рене согласилась уехать в Калифорнию при условии, что получит отступного. Отступное она получила. Но вот теперь вернулась и по телефону сообщила, что беременна.

– Знать ничего не желаю, – сказал ей на это Саймон. – Ты мошенница, взяла деньги и уехала в Калифорнию, собираясь вернуться.

Рене молча повесила трубку. У него тут же мелькнула мысль, не захочет ли она что-то с собой сделать. Так и оказалось – он подъехал в отель, когда она уже проглотила таблетки.

Она оказалась на четвертом месяце беременности.

– Что мне теперь делать? – спросил Саймон.

– Теперь уже ничего не поделаешь. Родится ребенок. Похоже, что и я, и ты, и Джордж появились на свет при сходных обстоятельствах.

Я утешал его как умел.

Глава 23

Если бы созвездие Андромеды держалось на небосводе нашей волей, разве не скатилось бы оно вниз, в тартарары, к чертям собачьим? Знаешь, Марч, не предоставить ли великой мировой душе предвосхищать будущее (Сэмюел Тейлор Кольридж), мобилизуя на его воплощение гигантов и героев (Цезарей и Атласов)? Ты-то тут при чем? Не лучше ли тебе жениться на милой любящей женщине, поселиться где-нибудь в сельском уединении, основать там школу и не путаться под ногами сцепившихся в смертельной схватке наций? Остынь, охолонись, дружочек мой, говорил я себе, расслабься, и пусть все идет как идет. Эпохальные события вершат люди великие и могущественные, по сравнению с которыми ты песчинка, единичное наименование в гигантском каталоге торговой компании «Сирс и Робак», а ты все пыжишься, тщишься хорошо себя вести, поступать как должно и жить достойной жизнью!

Однако внутренне я уже все для себя решил и, ощутив свой долг, не мог оставаться в стороне. И наконец час пробил. Был ветреный день, и ливень, накрыв город сплошной стеной, прибил даже дым из труб, все вокруг было сырым и хмурым, по колоннам станции «Ласалль-стрит» стекали струйки дождя. Клем внушал мне:

– Не лезь на рожон. Остерегайся триппера. Поменьше болтай о себе: люди любопытны и суются с расспросами. Не женись очертя голову – выдержи хотя бы шесть месяцев помолвки. Будешь на мели – всегда можешь разжиться у меня парой-другой баксов.

Меня определили на курсы морских интендантов и аптекарей, куда я подал заявление. Перед зачислением я поругался с врачом-психиатром, который прицепился ко мне, обнаружив крестик в моей анкете возле вопроса, не страдаю ли я энурезом. Я отвечал, что никаким энурезом не страдаю.

– Тогда почему поставил этот крестик?

– Неужели не ясно, – вспылил я, – что, заполняя двадцать анкет после пяти собеседований и тридцатичасовой тряски в поезде, толком не выспавшись, можно совершить одну-единственную ошибку, поставив крестик не там, где нужно?

– Но почему вы сделали именно эту ошибку, а не какую-нибудь другую? – с ехидцей вопросил он.

Я почувствовал, как во мне закипает ненависть – сидит себе на бледной заднице и подозревает меня во всякой гадости!

– Вы хотите, чтобы я сознался в том, чего нет? Может, у меня на лице написано, что я мочусь в постель? – возмутился я.

На это он заметил, что, судя по всему, характер у меня агрессивный.