Приключения Оги Марча

– Я рад, что сумел посодействовать. Ну а что касается дальнейшего, то я просто не удержал свои чувства.

– Приятно, что ты так считаешь. Но знаешь… теперь это дело прошлое, поэтому могу признаться… мне тогда показалось, что мы в одинаковом положении. Ведь сколько разговоров было, будто она…

– Поехала охотиться без меня. – Я искренне надеялся, что Стелла не заговорит о Талавере.

– Ты тоже, сам того не зная, вляпался в неприятную историю. Впрочем, может, ты и заслужил неприятности, так же как и я. Поделом мне! Я же с ним в Голливуд метила, а Мексика была маленьким отклонением от маршрута. Он собирался сделать из меня звезду. Ну не смешно ли?

– Вовсе нет! Из тебя могла бы получиться настоящая звезда. Но как Оливер собирался это осуществить, зная, что его ждет тюрьма?

– На время он отложил свой план. Пока я влюблена.

Слово это ударило меня будто током.

– Я возносилась все выше и выше, в иные сферы, изобретая преступные уловки во имя достижения цели.

Кот терся о мои ноги. Казалось, что страсть переполняет меня и сейчас хлынет наружу через нос, вместе с кровью. Я ощущал себя то тяжелым, то невесомым как перышко, готовым устремиться ввысь и влиться в неземной хоровод душ, легких и светлых, как ее душа.

– Нет, хуже, чем смешно, – язвительно бросила она.

Хуже? Это она о цене, заплаченной за успех? Зачем она это говорит? Ее потребность в такого рода объяснениях меня коробила и причиняла боль. Хорошо, что я сидел, иначе ноги могли бы мне отказать.

– Что, что такое? – участливо спросила она. – Только не смейся!

Я сказал:

– Это когда я ходил в бинтах и резался в покер у китайца, ты считала, будто мы в одинаковом положении?

– Наверно, ты помнишь, какими взглядами мы обменялись в баре, где была еще эта обезьянка…

– Цепохвостый медведь.

Она сложила руки на тесно сведенных коленях – поза, наполнявшая меня восхищением и одновременно желанием, чтобы она села как-то иначе, – и сказала:

– Оставаться всегда честным и искренним на сто процентов – нечего и пытаться. Научиться бы искренности хотя бы процентов на семьдесят пять!

Ей-богу, она казалась искренней на сто десять, если не на двести процентов!

И против воли у меня вырвалось:

– Вот играть в загадочность – это плохо. Мир и без того полон тайн.

– Я и стараюсь в загадочность не играть. С тобой-то во всяком случае.

Она говорила честно. Я это знал. Почувствовал по тому, как у нее перехватило горло от нахлынувших эмоций, как беспомощно прозвучали эти слова. И мое тело, словно выросшее в объеме, сильное, напряженное, вдруг тоже ослабело от душевных переживаний. Мне хотелось броситься к ней, обнять колени, но я решил выждать. Почему я подумал, будто это возможно и правильно? Потому что этого хочется мне?

Я сказал:

– Ты, наверно, понимаешь, какие чувства я сейчас испытываю. Если я ошибаюсь, лучше скажи.

– Ошибаешься? Зачем ты это говоришь?

– Ну, во-первых, я провел с тобой слишком мало времени. Ты можешь подумать, что я тороплю события.

– Ну, а во-вторых? Почему ты медлишь с ответом?

Разве речь моя была замедленной, не такой, как всегда? Не замечал!

– Во-вторых, я чувствую, что совершил ошибку в Куэрнаваке тем, что вернулся.

– Возможно, сейчас ты это исправишь, – произнесла она.

И я бросился к ее ногам и обнял их. Она склонилась ко мне. Меня сжигало нетерпение, но она не спешила. Она сказала:

– Животных лучше запереть в кухне.

Она надела поводок на собаку. Я взял на руки кота, и мы отправились. Дверь там не имела ни крючка, ни замка, а запиралась на погнутый гвоздь. Потом Стелла сняла покрывало с кровати, и мы помогли друг другу раздеться.

– Что это ты там бормочешь? – шепнула она, когда мы легли в постель.

А я и не знал, что произношу какие-то слова. Я боялся, не ударится ли она головой о стену, и придерживал ее руками. Стелла поняла меня и изменила позу. Я осыпал ее жадными поцелуями, всюду, куда мог дотянуться губами, пока она сама не впилась в мой рот, прижавшись всем телом в страстном порыве. Теперь никаким усилием я не мог бы отвратить неизбежное, нечего было и пытаться.

Будь она пустой кокеткой или коварной и циничной обольстительницей, это ничего бы не изменило. Как не имели значения ни моя неисправимая глупость и нелепость, ни легкомыслие. Все оказалось не важно. Глубинная суть ее, как и моя, была проще любых описаний и характеристик.

Я признался, что люблю ее. И не солгал. Я так чувствовал. Кончились мои беды и тревоги, я достиг предела своих желаний, и это явилось завершением. Весь день мы провели в постели, целуясь, нашептывая нежности, любя друг друга, а за окном свежий воздух отливал синевой и солнце плыло в вышине во всем своем великолепии и блеске. Встали мы только для того, чтобы вывести собаку по кличке Гарри. Кот бродил по кровати, топча нас лапами. За все время мы никого не видели, кроме двух стариков, которые напротив нас за рабочим столом в мастерской резались в карты.

Однако к утру понедельника мне следовало прибыть на базу. Стелла разбудила меня среди ночи, заставила одеться и проводила к метро.

Я приставал к ней с вопросом, выйдет ли она за меня замуж, но она лишь сказала: