Приключения Оги Марча

Понять, что он нашел в Агнес, я так и не сумел, но власть над ним она явно имела. Темноглазая Агнес, казалось, принадлежала к канувшей в Лету эпохе экипажей и кафе времен Австро-Венгерской империи, хотя в тогдашней Вене она была совсем девочкой. Заслуживали внимания скорбные морщины вокруг ее рта и чуть вздернутого носа, намекавшие на какие-то прошлые горести, о которых она предпочитала умалчивать, но при этом оставалась подругой Стеллы и Минтушьян ее любил. Приходилось только удивляться неистребимости желания у стариков, отказывающихся признавать возраст и близость финала.

– Смерть! – воскликнул Минтушьян. Он говорил о своей подверженности апоплексическим ударам и вдруг оборвал рассказ: – Не стану портить тебе настроение, вгоняя во мрак накануне свадьбы.

– О нет, вогнать меня во мрак сейчас невозможно, – возразил я. – Для этого я слишком влюблен в Стеллу.

– Ну, не скажу, что накануне собственной свадьбы я радовался так же, как ты, но настроен был весьма сентиментально. Возможно, на это влияла музыка, которую я играл. Приключения на море шли у меня под увертюру «Пещера Фингала», для Рудольфа Валентино я брал что-нибудь ориентальное – Цезаря Кюи или, например, «Осеннюю песню» Чайковского, эту его пастушескую мелодию на дудочке. Попробовал бы ты не расчувствоваться, когда, например, Милтон Силлс узнает, что Конвей Тирл, оказывается, не утонул на «Титанике», или нечто в том же роде. Все это вперемежку с зубрежкой уголовного права, и тем не менее меня переполняли эмоции. Думаешь, я болтаю ерунду?

– Нет, отчего же…

– Ты считаешь меня бандитом, но ни за что в этом не признаешься. Ты вечный борец со злом и не желаешь с ним мириться.

– Меня не раз в этом упрекали. Как будто каждый непременно обречен видеть вокруг одно зло! Я вовсе не ангел, но порицать человеческую природу как исконно порочную не могу. Я уважаю человеческое в человеке.

– За один день моей юридической практики я вижу столько, сколько ты и вообразить не можешь, как ни старайся. Бальзаковская «Человеческая комедия» меркнет перед тем, что проходит перед моими глазами. Вот я просыпаюсь утром и думаю: «Интересно, кто кого уе… в деле «Шимль против Шимля»? Кто из них бо́льшая сволочь? Отец, отнимающий у матери ребенка за ее внебрачную связь? Любовник, который заставляет ее отказаться от собственного дитяти, поскольку огласка повредит его деловой репутации? А может, мать, готовая на все ради любовника? Ribono shel Olam![208]»

Последней фразе я удивился.

– Мой отец был привратником в синагоге, – пояснил Минтушьян. – Там я, считай, все детство околачивался. А дядя мой, полковник, участвовал в Англо-бурской войне. И после этого кто есть кто, спрашивается? Возможно, в свете истории все мы нелепые пигмеи, достойные лишь насмешки, но сами-то воспринимаем себя всерьез, не правда ли? Хотя и смертны.

Он вернулся к апоплексическим ударам.

– Несколько лет назад сидел я в сортире – обмозговывал одно дельце, прокручивал в голове, – как бах! – откуда ни возьмись появляется Ангел Смерти, хватает меня за нос и тянет за собой. В глазах темнеет, и я падаю мордой вниз. Думаю, он утянул бы меня, если бы не мое брюхо, которым я уперся в пол. Но, так или иначе, из носа хлынула кровь, фонтаном, как газировка, даже дверь забрызгало. А потом мало-помалу жизнь возвратилась, затеплилась во мне искоркой. В голове возникло: «Я Минтушьян», – вернулся мой светлый образ, осознание себя как Минтушьяна.

Словом, был у меня выбор – оставаться ли и впредь Минтушьяном со всеми его болячками и дурными свойствами? Да куда там. Жить – это и значит быть Минтушьяном, дружочек мой! Я перебрал в памяти свои секреты, удостоверился, что они целы, все на месте, и я по-прежнему не знаю, кто из сволочей наибольшая, и заполз в постель, дрожа и стуча зубами от страха после этого соприкосновения со смертью.

Я, кажется, рассуждал, – сказал он с милой улыбкой и добродушным прищуром, словно вдруг вспомнив что-то приятное, – сколь непостижима жизнь для таких образованных умников, как она избегает всех наших выкладок и выводов. Образование не дает ключа к пониманию даже собственных мыслей. Впрочем, мысли у всех примерно одинаковые. Ведь ты любишь Стеллу, правда?

– Как не любил до нее никого на свете.

– Здорово! Ответ, достойный мужчины. В каком месяце ты родился?

– В январе.

– Я мог бы и сам догадаться. Я тоже январский. По-моему, лучшие люди рождаются в январе. Это влияние погодных условий. Мы находим это у Элсуорта Хантингтона. Родители январских детей совокупляются весной, когда организм испытывает приток энергии и полон сил, поэтому и результат получается превосходный. Если ты подумываешь о детях, то трахай свою благоверную именно весной. Древние были правы, и современная наука это подтверждает. А вот насчет твоей невесты должен сказать, что даже она, при всей ее красоте и замечательных качествах, ничем не отличается от прочих, и потому можно быть уверенным: будущее свое она представляет как с тобой, так и без тебя.