Приключения Оги Марча

Возникали между нами нелады и другого рода. Поскольку я, помимо весовщика, являлся еще и помощником бухгалтера, он хотел, чтобы я вычел из заработной платы бродяжек негров, нанятых на работу, стоимость бросовой одежды, которую он им выдал, и несколько раз мы с ним крупно повздорили по этому поводу. Не поняли мы друг друга и однажды в декабре, когда к весам, пыша паром из поломанного радиатора, подкатил по грязи некто Гусински, подвыпивший клиент. Он покупал тонну угля, и я сказал ему, что на весах перевес в несколько сотен фунтов. Услышав, что перебрал, он окрысился на меня, соскочил со своего грузовика и ринулся было в контору, грозя переломать мне руки-ноги за обман. Я встал в дверях и отшвырнул его в снег. Поднявшись, он, вместо того чтобы дать мне сдачи, бросил свой уголь обратно на весы. На улице и возле склада к тому времени набралось уже полно машин и фургонов, и я велел рабочему освободить платформу, но Гусински не отходил, а когда тот приблизился, бросился на него с лопатой. Хэппи Келлерман уже звонил в полицию, когда появился Саймон. Последний сразу же ринулся за оружием, и когда он выбегал из конторы с пистолетом, я поймал его за руку и потянул назад, но в раже своем он меня оттолкнул, ударив в грудь. Я заорал ему вслед:

- Не будь идиотом! Не вздумай стрелять!

Но, оскальзываясь в угольной жиже, он уже завернул за угол. Гусински был не настолько пьян, чтобы не заметить оружие, и метнулся к грузовику - коренастая фигура в короткой грязной куртке и моряцком картузе, - чтобы укрыться в кабине. Здесь, в узкой щели между машинами и стеной конторы, Саймон настиг его, схватил за горло и ударил по лицу рукояткой пистолета. Все это было на наших с Хэппи глазах - мы стояли с ним возле весов и видели плененного Гусински, его оскаленные зубы, вытаращенные безумные мутно-голубые глаза, скрюченные пальцы, тянущиеся к пистолету Саймона и не смеющие его отнять. Саймон еще раз ударил его и рассек скулу. Сердце мое дрогнуло, когда показалась кровь. Мелькнула мысль: «Неужели и это его не остановит?» Но Саймон отпустил его и взмахом пистолета приказал рабочим очистить платформу весов. Заскребли лопаты, меряя глубину молчаливой обиды Гусински, исследующего рану. Он вскочил в грузовик, и я испугался, не снесет ли он ворота. Но машина, буксуя в снежном месиве, кое-как выбралась на улицу и там, вырулив, влилась в поток транспорта, устремившись вместе с прочими в тусклую пасмурную даль.

- Спорим, он сейчас прямиком направится в полицию! - сказал Хэппи. -

Услышав это, Саймон спрятал пистолет и, тяжело дыша, проговорил:

- Звякни-ка Наззо!

Его тон, к которому я старался привыкнуть, обычно заставлял меня повиноваться. Теперь он никогда сам не отыскивал и не набирал номер, а брал трубку, лишь когда на другом конце провода его уже ждал собеседник. Однако на сей раз я не шевельнулся и, скрестив руки, продолжал стоять возле весов. Саймон отметил это, окинув меня хмурым взглядом. Номер для него набрал Хэппи.

- Наззо! - крикнул в трубку Саймон. - Это Марч! Как ты? Что? Нет, холод страшенный! Руки-ноги стынут. Слушай, Наззо, у нас тут случилась маленькая неприятность с одним болваном. Он моего рабочего лопатой двинул. Что? Нет. Пьяный был в стельку. Плюхнул мне на весы всю поклажу, задержал работу на целый час. Слушай, он, наверно, к тебе путь держит - заявление подать, потому что я его маленько поучил. Ты уж прими его там, ради меня, как положено, ладно? Подержи в обезьяннике, пока не остынет. Уж конечно, свидетели у меня имеются. И предупреди, что если он вздумает со мной поквитаться, то ты ему яйца оторвешь. Что? Да у него там дельце какое-то мелкое на Двадцать восьмой возле церкви. Удружи, а?

Тот удружил, и несколько дней Гусински провел в камере предварительного заключения. Когда я увидел его вновь, о мести он не помышлял. Вернулся к нам как клиент, хотя раны еще не зажили, очень тихий, и я понимал, что Саймон пристально вглядывается в него, следя за выражением лица, и при малейшем намеке на агрессию обезвредит. Но все обошлось - Наззо или его подчиненные нагнали на него страху в темном своем подвале, дабы показать, что он всецело в их власти и в любую минуту может оказаться проглоченным целиком. Да и Саймон знал, как преподнести решающий довод, и на Рождество подарил Гусински бутылку сухого джина «Гордоне», а его жене - новоорлеанские конфеты: орехи в шоколаде, оформленные как тюк хлопка. Она сказала ему, что Гусински это пошло на пользу.

- Ясное дело, - заметил Саймон. - Теперь он доволен, поскольку отныне знает свое место. Раньше он его не знал, а с лопатой бросился, чтобы это себе уяснить. Теперь же все понятно.