Читаем Приключения Оги Марча полностью

Саймон хотел показать мне, как ловко разруливает подобные затруднительные ситуации, а я, в отличие от него, скверно справился с этим по причине своего малодушия. Мне следовало прижать Гусински еще до того, как разразился скандал. Но вместо этого я медлил, трусил, не сообразив, что таких, как Гусински, учит только пистолет и тюрьма, только они могут помешать им превратиться в отъявленных бунтарей и сокрушителей основ, бесчестно обводящих вокруг пальца лучших людей города. Ясен был и сопряженный с этим вывод: моя нерешительность с Люси Магнус объясняется теми же недостатками характера. Вот если бы я сумел стать ее мужем фактически, дело осталось бы лишь за формальностями. Я не мог прибегнуть к силе. На такое я готов был бы пойти только ради любви, но не во имя достижения поставленной цели.

И на работе дела мои пошли совсем плохо. Саймон взял меня в оборот ради моей же пользы, однако это доставляло ему немалое удовольствие. Своих обширных замыслов он в то время еще не формулировал, выражаясь обиняками. Так, за завтраком иногда пускался в рассуждения о необходимости по- другому организовать дело: он бы взял на себя самую трудную и важную часть, вырабатывая общие принципы организации бизнеса, продукт которого исчислялся уже тоннами, детали же и исполнение целиком отдал бы на откуп помощникам, будь они надежными, если они дорожили каждым центом и в жизни полагались бы только на себя. Последнее было самым уязвимым пунктом его платформы, однако он упорно возвращался к нему вновь и вновь. Я сказал ему как-то:

- Но ты ведь тоже не Генри Форд. В конце концов, ты же просто женился на богатой.

- Важно, на какие жертвы ты готов идти ради денег. - отвечал он. - Скольких усилий они тебе стоили. Конечно, ты начинаешь не с одной монетки, превращая ее в целое состояние, как об этом толкует Элджер[176]. - Тут я вспомнил, каким усердным книгочеем был Саймон. - Вопрос в том, рискнешь ты, если тебе предоставится такая возможность, или побоишься.

Но это была теория, а в теоретические дискуссии мы с ним вступали все реже. Его воззрения читались в презрительных и возмущенных взглядах, которыми он меня окидывал, - по ним же я понимал, как плохо вписываюсь в его представления, насколько им не соответствую.

Поэтому для меня наступила трудная полоса, и испытываемые мной горькие чувства принимали очертания склада, ограды вокруг него, угольных куч, машин, платформы весов и длинной медной, размеченной черным стрелки с делениями. Материализовалось это чувство и в людях: складских рабочих, клиентах-покупателях, копах, наведывавшихся за данью, ремонтниках, железнодорожных агентах, торговцах - все это лезло в сознание и оседало в душе. Голова раскалывалась от необходимости помнить массу вещей - не путаться в ценах и арифметических подсчетах, действовать четко и быстро. Однажды Мими Вилларс услышала, как я во сне бормочу цены и ставки. Она стала задавать мне вопросы, будто говоря со мной по телефону, а наутро назвала мне услышанное, запомнив все совершенно точно.

- Знаешь, братец, плохи, должно быть, твои дела, - сказала она, - если и во сне ты видишь одни только цифры!

При желании я мог бы признаться и в худшем, поскольку Саймон взял себе за правило совершенно меня не щадить, давая поручения почти невыполнимые - так сказать, посылая за яблоками в сады Гесперид. Мне приходилось сражаться с привратниками по поводу мусора и отходов, улещивать их, давать им взятки, добиваться расположения оптовиков, угощая их пивом, ругаться с агентами, представившими рекламации из-за потерь при перевозке, вносить сложные депозиты в банк, расталкивая толпу возмущенных вкладчиков, спешащих и злых как черти; мне доводилось даже отлавливать людей в ночлежках и трущобах Мэдисон-стрит: я вербовал их в чернорабочие, когда нам не хватало кадров. Чтобы опознать одного такого, меня отправили в морг - в кармане застреленного обнаружили конверт из-под выданных нами денег; сами деньги, конечно, отсутствовали. Мне показали скомканную, в засохшей крови обертку, и я узнал парня. Черное тело его было скрючено как от удара, пальцы сжаты в кулаки, ноги согнуты, а рот широко раскрыт, словно из глотки все еще рвался крик.

- Знаете его?

- Это Улас Пэджет. Работал у нас. Что с ним произошло?

- Говорят, сожительница подстрелила. - Служитель ткнул пальцем в рану на груди парня.

- Поймали?

- Откуда? Ее и искать не стали. Полиция таких не ищет.

Саймон поручил это мне - мол, раз у меня будет машина,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза