Приключения Оги Марча

чтобы везти куда-нибудь Люси, то заодно я могу заскочить и в морг. Дома я не успел как следует помыться, - ограничившись тем, что стер грязь с наиболее видимых участков - лица, шеи, ушей. До уголков глаз дело не дошло - они казались огромными из-за окруживших их темных теней; поесть тоже не удалось - посещение морга заняло больше времени, чем я рассчитывал, а Люси ждала меня. Я мчался быстрее, чем следовало, и на углу Вестерн-авеню и Дайверси чуть не попал в катастрофу, на длинном спуске не справившись с управлением - «понтиак» занесло, отбросило назад и ударило о трамвай. Водитель, к счастью, видел меня на протяжении добрых сорока футов и успел остановиться на наклонном участке под железнодорожным мостом, так что удар вышел не таким уж сильным. Я разбил задние фары, но других повреждений не заметил, с чем меня и поздравила толпа случайных свидетелей, моментально сгрудившаяся вокруг, как это бывает в подобных случаях. Меня уверяли, что я счастливо отделался, и я, весело отшучиваясь, прыгнул обратно в машину и продолжил путь. Проехав по темной подъездной аллее и под заснеженным портиком, я прибыл к Магнусам в чудесном настроении. Бодрый, весело насвистывающий, побрякивая ключами в кармане пальто, я плюхнулся на скамью в холле. Впрочем, потом, когда брат Люси Сэм дал мне выпить, я с быстротой, значительно превышающей мою скорость на шоссе - возможно, сыграло роль виски на голодный желудок, - вернулся к пережитому в морге и во время аварии: ноги отказались меня держать, и я опустился в кресло.

- Почему ты такой бледный? - спросила Люси.

Подошел Сэм. Так во второсортных кинокартинах изображают родственную озабоченность: уж если его сестра, такая милая и в высшей степени аппетитная куколка, обручилась с этим недотепой… Скорее с интересом, чем с участием, он склонился ко мне; полы халата туго натянулись, обхватывая мощный торс.

- Бледный? - с трудом выговорил я, вскидывая голову. - Может, потому что не ел.

- О, как глупо! Сколько же часов ты не ел? Сейчас уже больше девяти!

Она погнала Сэма в кухню взять для меня у кухарки сандвич и стакан молока.

- А еще я попал в аварию… чуть было не попал, - сообщил я ей, когда Сэм вышел, и описал все произошедшее.

Не могу сказать точно, что отразилось на ее лице - волнение или подспудная мысль, что меня, веселого ловца удачи на лоне счастливых мгновений, преследуют несчастья, словно Иону. Люси умела предвидеть будущее - в это мгновение оно, вероятно, казалось ей снежной лавиной неудач, если не сплошного горя на нашем горизонте.

- Сильно разбил машину? - спросила она.

- Слегка покорябал.

Моя уклончивость ей не понравилась.

- Багажник цел?

- Точно не знаю. Разбил задние фары, это мне известно. А что касается остального - там было темно, не разобрать, может, и ничего страшного.

- Сегодня поедем на моей машине, - сказала она, - и вести буду я. У тебя, наверно, руки дрожат после катастрофы.

Мы взяли ее «родстер», новенький, недавно подаренный отцом, и поехали на Норт-Шор на вечеринку, после которой, остановившись в густой тени, падавшей от стен Бахайского храма, тискались и обнимались, сотрясаемые дрожью у подножия священной твердыни при неверном свете луны. На первый взгляд все было как обычно, но на самом деле таковым не являлось - ни для меня, ни для нее. По возвращении она захотела осмотреть мою машину и оценить ущерб, боясь за меня. Я не пожелал вместе с ней копошиться возле багажника и ощупывать пробоины и погасил фары ее машины, при свете которых происходило исследование. И потом, в холле, когда я, не сняв пальто и шляпу, гладил и ласкал ее, слушая уверения в огромной любви, что-то мешало искренним проявлениям чувств. Она предвидела гневную реакцию Саймона и страшный скандал, который тот устроит мне из-за машины, так оно и случилось, но самое главное, что и ей подобное отношение к инциденту казалось правильным и единственно возможным, в то время как я - и она это чувствовала - относился к нему иначе. И я мог сколько угодно утыкаться ей в плечо, вдыхая запах ее кожи и тиская грудь, но прежней близости между нами не возникало, а была только комната, пышно убранная, сторожимая луной, льющей на нас свет, дабы проверить, все ли богатства на месте, да старик, принюхивающийся наверху, не теряющий бдительности - спал он или бодрствовал.