– Со мной бывают такие припадки, – сказал Монкс, заметив его испуг, – и частенько их вызывает гром. Не обращайте на меня внимания, уже все прошло.
С этими словами он стал подниматься по лестнице и, быстро закрыв ставни в комнате, куда вошел, спустил фонарь, висевший на конце веревки с блоком; веревка была пропущена через тяжелую балку потолка, и фонарь бросал тусклый свет на стоявший под ним старый стол и три стула.
– А теперь, – сказал Монкс, когда все трое уселись, – чем скорее мы приступим к делу, тем лучше для всех… Женщина знает о чем идет речь?
Вопрос был обращен к Бамблу, но его супруга предупредила ответ, объявив, что суть дела ей хорошо известна.
– Он правду сказал, что вы находились с той ведьмой в ночь, когда она умерла, и она сообщила вам что-то?
– О матери того мальчика, про которого вы говорили? – перебила его надзирательница. – Да.
– Первый вопрос заключается в том, какого характера было ее сообщение, – сказал Монкс.
– Это второй вопрос, – очень рассудительно заметила женщина. – Первый заключается в том, сколько стоит это сообщение.
– А кто, черт возьми, на это ответит, не узнав, каково оно? – спросил Монкс.
– Лучше вас – никто, я в этом уверена, – заявила миссис Бамбл, у которой не было недостатка в храбрости, что с полным правом мог засвидетельствовать спутник ее жизни.
– Гм!.. – многозначительно произнес Монкс тоном, выражавшим живейшее любопытство. – Значит, из него можно извлечь деньги?
– Все может быть, – последовал сдержанный ответ.
– У нее что-то взяли, – сказал Монкс. – Какую-то вещь, которая была на ней. Какую-то вещь…
– Вы бы лучше назначили цену, – перебила миссис Бамбл. – Я уже слышала достаточно и убедилась, что вы как раз тот, с кем мне нужно потолковать.
Мистер Бамбл, которому лучшая его половина до сих пор еще не открыла больше того, что он когда-то узнал, прислушивался к этому диалогу, вытянув шею и выпучив глаза, переводя взгляд с жены на Монкса и не скрывая изумления, пожалуй, еще усилившегося, когда сей последний сердито спросил, сколько они потребуют у него за раскрытие тайны.
– Какую цену она имеет для вас? – спросила женщина так же спокойно, как и раньше.
– Быть может, никакой, а может быть, двадцать фунтов, – ответил Монкс. – Говорите и предоставьте мне решать.
– Прибавьте еще пять фунтов к названной вами сумме. Дайте мне двадцать пять фунтов золотом, – сказала женщина, – и я расскажу вам все, что знаю. Только тогда и расскажу.
– Двадцать пять фунтов! – воскликнул Монкс, откинувшись на спинку стула.
– Я вам ясно сказала, – ответила миссис Бамбл. – Сумма небольшая.
– Вполне достаточно за жалкую тайну, которая может оказаться ничего не стоящей, – нетерпеливо крикнул Монкс. – И погребена она уже двенадцать лет, если не больше.
– Такие вещи хорошо сохраняются, а пройдет время – стоимость их часто удваивается, как это бывает с добрым вином, – ответила надзирательница, по-прежнему сохраняя рассудительный и равнодушный вид. – Что до погребения, то, кто знает, бывают такие вещи, которые могут пролежать двенадцать тысяч или двенадцать миллионов лет и в конце концов порассказать странные истории.
– А если я зря отдам деньги? – колеблясь, спросил Монкс.
– Вы можете легко их отобрать: я только женщина, я здесь одна и без защиты.
– Не одна, дорогая моя, и не без защиты, – почтительно вставил мистер Бамбл голосом, прерывающимся от страха. – Здесь я, дорогая моя. А кроме того, – продолжал мистер Бамбл, щелкая при этом зубами, – мистер Монкс – джентльмен и не станет совершать насилие над приходскими чиновниками. Мистеру Монксу известно, дорогая моя, что я уже не молод и, если можно так выразиться, немножко отцвел, но он слыхал – я не сомневаюсь, дорогая моя, мистер Монкс слыхал, что я особа очень решительная и отличаюсь незаурядней силой, если меня расшевелить. Меня нужно только немножко расшевелить, вот и все.
С этими словами мистер Бамбл попытался с грозной решимостью схватить фонарь, но по его испуганной физиономии было ясно видно, что его и в самом деле надо расшевелить, и расшевелить хорошенько, прежде чем он приступит к каким-либо воинственным действиям; конечно, если они не направлены против бедняков или особ, выдрессированных для этой цели.
– Ты – дурак, – сказала миссис Бамбл, – и лучше бы ты держал язык за зубами!
– Лучше бы он его отрезал, прежде чем идти сюда, если не умеет говорить потише! – мрачно сказал Монкс. – Так, значит, он ваш муж?
– Он – мой муж, – хихикнув, подтвердила надзирательница.
– Я так и подумал, когда вы вошли, – отозвался Монкс, отметив злобный взгляд, который леди метнула при этих словах на своего супруга. – Тем лучше. Я охотнее веду дела с мужем и женой, когда вижу, что они действуют заодно. Я говорю серьезно. Смотрите!
Он сунул руку в боковой карман и, достав парусиновый мешочек, отсчитал на стол двадцать пять соверенов и подвинул их к женщине.
– А теперь, – сказал он, – берите их. И когда утихнут эти проклятые удары грома, которые, я чувствую, вот-вот прокатятся над крышей, послушаем ваш рассказ.