Приключения Оливера Твиста

Это было маленькое оконце с частым переплетом, находившееся в пяти с половиной футах от земли, в задней половине дома, – оконце в комнате для мытья посуды или для варки пива, в конце коридора. Отверстие было такое маленькое, что обитатели дома, должно быть, не считали нужным закрыть его понадежней, однако оно было достаточно велико, чтобы в него мог пролезть мальчик ростом с Оливера. Повозившись еще немного, мистер Сайкс справился с задвижками; вскоре окно распахнулось настежь.

– Слушай теперь, чертенок! – прошипел Сайкс, вытаскивая из кармана потайной фонарь и направляя луч света прямо в лицо Оливера. – Я тебя просуну в это окно. Ты возьмешь этот фонарь, поднимешься тихонько по лестнице – она как раз перед тобой, – пройдешь через маленькую переднюю к входной двери, отопрешь ее и впустишь нас.

– Там наверху есть засов, тебе до него не дотянуться, – вмешался Тоби. – Влезь на стул в передней… Там три стула, Билл, а на спинках большущий синий единорог и золотые вилы, это герб старой леди.

– Помалкивай! – перебил Сайкс, бросив на него грозный взгляд. – Дверь в комнаты открыта?

– Настежь, – ответил Тоби, предварительно заглянув в окно. – Потеха! Они всегда оставляют ее открытой, чтобы собака, у которой здесь подстилка, могла прогуляться по коридору, когда ей не спится. Ха-ха-ха! А Барни сманил ее сегодня вечером. Вот здорово!

Хотя мистер Крекит говорил чуть слышным шепотом и смеялся беззвучно, однако Сайкс властно приказал ему замолчать и приступить к делу. Тоби повиновался: сначала достал из кармана фонарь и поставил его на землю, затем крепко уперся головой в стену под окном, а руками в колени, так, чтобы спина его служила ступенькой. Когда это было сделано, Сайкс, взобравшись на него, осторожно просунул Оливера в окно, ногами вперед, и, придерживая его за шиворот, благополучно опустил на пол.

– Бери этот фонарь, – сказал Сайкс, заглядывая в комнату. – Видишь перед собой лестницу?

Оливер, ни жив ни мертв, прошептал: «Да». Сайкс, указывая пистолетом на входную дверь, лаконически посоветовал ему принять к сведению, что он все время будет находиться под прицелом и если замешкается, то в ту же секунду будет убит.

– Все должно быть сделано в одну минуту, – продолжал Сайкс чуть слышно. – Как только я тебя отпущу, принимайся за дело. Эй, что это?

– Что там такое? – прошептал его товарищ.

Оба напряженно прислушались.

– Ничего! – сказал Сайкс, отпуская Оливера. – Ну!

В тот короткий промежуток времени, когда мальчик мог собраться с мыслями, он твердо решил – хотя бы эта попытка и стоила ему жизни – взбежать по лестнице, ведущей из передней, и поднять тревогу в доме. Приняв такое решение, он тотчас же крадучись двинулся к двери.

– Назад! – закричал вдруг Сайкс. – Назад! Назад!

Когда мертвая тишина, царившая в доме, была нарушена громким криком, Оливер в испуге уронил фонарь и не знал, идти ли ему вперед или бежать.

Снова раздался крик – блеснул свет; перед его глазами появились на верхней ступеньке лестницы два перепуганных полуодетых человека. Яркая вспышка, оглушительный шум, дым, треск неизвестно откуда, – и Оливер отшатнулся назад.

Сайкс на мгновение исчез, но затем показался снова и схватил его за шиворот, прежде чем рассеялся дым. Он выстрелил из своего пистолета вслед людям, которые уже кинулись назад, и потащил мальчика вверх.

– Держись крепче, – прошептал Сайкс, протаскивая его в окно. – Эй, дай мне шарф. Они попали в него. Живее! Мальчишка истекает кровью.

Потом Оливер услышал звон колокольчика, выстрелы, крики и почувствовал, что кто-то уносит его, быстро шагая по неровной почве. А потом шум замер вдалеке, смертельный холод сковал ему сердце. И больше он ничего не видел и не слышал.

Глава XXIII, которая рассказывает о приятной беседе между мистером Бамблом и некоей леди и убеждает в том, что в иных случаях даже бидл бывает не лишен чувствительности

Вечером был лютый холод. Снег, лежавший на земле, покрылся твердой ледяной коркой, и только на сугробы по проселкам и закоулкам налетал резкий, воющий ветер, который словно удваивал бешенство при виде добычи, какая ему попадалась, взметал снег мглистым облаком, кружил его и рассыпал в воздухе. Суровый, темный, холодный был вечер, заставивший тех, кто сыт и у кого есть теплый угол, собраться у камина и благодарить Бога за то, что они у себя дома, а бездомных, умирающих с голоду бедняков – лечь на землю и умереть. В такой вечер многие измученные голодом отщепенцы смыкают глаза на наших безлюдных улицах, и – каковы бы ни были их преступления – вряд ли они откроют их в более жестоком мире.