Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода" (СИ)

Матушка моя и давай выгонять бездевственника на улицу, и это ночью-то! Ну я и успокоила ее, хватанув графином по кибесу.

И стала с той поры "Герцогиней", так как титул "Графиня" был присвоен на зоне самой родительнице. А я ее, почитай, опустила.

Так вот, наутро, хватанув стакан самогонки, холерное мое солнышко взошло на кухню, где маман валялась за холодильником, обернуло ее в половую тряпку да и выкинуло в окошко.

- А с какого этажа? - Димон проявлял явно нездоровое любобытство.

- Да не очень высоко-то было, всего-навсего шестнадцатый этаж. Но Графиня неудачно приземлилась - на особо хрупкий затылок.

Адвокат уверял на закрытом для инородцев процессе всех честных славян, что жертва во сне так ничего предосудительного и не почуяла, вроде как просто сиганула с дырявым парашютом. Да не прислушался судья, потомственный чернорубашечник, к родовому беловоротничковому еврею. Упекли нас с Бациллой за милу душу.

Пустая кружка Герцогини заскользила по подоконнику в направлении Димона, и тут к разговору подключилась Моча.

- А у меня был случай, - пустила она в ход вставную челюсть, - купила я на рынке молочного поросенка. Тогда еще деньжата водились, потому как подворовывала санитаркой в наркодиспансере.

Приперла его, значит, домой, запендюрила в духовку, а он возьми да и захрюкай от возмущения. Ну, я ему правым кроссом в пятак, а он мне левым джебом в ухо. На счете "девять" очухалась, изловчилась и заапперкотила чушкарика табуреткой по соскам, волоком за дверь и сварганила с лестницы. - Моча загоготала, да так, что кружка Макарыча съехала с подоконника, шлепнулась ему на ботинок и медленно сползла на пол.

Целехонькая, невредимая и полная, она жизнеутверждающе таращилась снизу вверх: "Какая я ловкая, а?". Журналист поднял ее, погладил, щелкнул по донышку и опустошил под одобрительные возгласы собутыльников.

- Так поросенка продали живого, что ли? - старый матрос Димон изображал штормовое предупреждение и чутко реагировал на повороты в сюжетах.

- Да нет, он тут вообще ни при чём, - поморщилась Моча. - Недосвин так и пролежал тихо-мирно в духовке. Просто я, оказывается, с похмелюги перепутала его с соседом по коммуналке. У этого синусоида был вечно заложен нос, вот он и подхрюкивал, как хавронья.

"Старый Мельник" в который уже раз плюхнулся на "Завалинку" привокзального кафе, и ерш зашерстил в извилинах Петра Макарыча.

- А я однажды стоял в очереди за рыбой, - внес он лепту в копилку идиотизма, - как вдруг одноногий мужик снял с костыля кованый ботинок и принялся колотить им тощую бородатую тетку, приговаривая: "Камбала - костлявая рыба, камбала - костлявая рыба".

Когда его вязали, он все бубнил нараспев: "Камбала, камбала, ну зачем ты мне дала?".

История попала в сводку происшествий "Вечерней Москвы". Оказывается, дядька был заядлым рыбаком из древней династии амфибий, вот и принял худосочную дамочку за камбалу, с которой у его прапрапрадеда состоялся бурный роман с чешуйно-венерическими последствиями.

Веселье набирало славные обороты. До отхода поезда на Воркуту оставался еще целый час, и Макарыч вырвал удочку из левой мозолистой ладони старого матроса, прославляющую российский флот полинезийским тату "ВМФ", и поправил на запястье друга дембельские наручные часы "Пьяному море по колено". Свежие ерши забились на подоконнике.

Герцогиня, лязгнув клыком, взяла Димона под локоть и затянула:

"Если б не было б ерша,

Не была б я хороша,

А поскольку ерш на месте,

Я прекрасна, словно бестия".

Димон подхватил:

"Полюбил я Инку в святки,

И напился для порядка,

А проснулся на заре -

Нету Инки на дворе".

Моча не отставала:

"Я купила поросенка,

Он визжал и пукал звонко,

И сосед по коммуналке

Получил по морде скалкой".

Макарыч присоединился:

"Я влюбился в Ирму с Флоркой,

А они гуляли с Жоркой,

Но я парень не промах,

Засандалил Жорке в пах".

Гибельбаба из-за стойки бара выдала о своем:

"Наливаю водку я,

И ты пьяный, как свинья,

А свинья, когда пьяна,

Спит в хлеву всегда одна".

И четверо у подоконника пустились в пляс, смахивающий на ритуальный танец сатанистов. Моча держала Димона за уши, а Герцогиня двумя пальцами зажала Макарычу нос.

Вдруг дамы шлепнулись на пол и тут же вскочили. Опять ухнули и вновь вспорхнули. Так повторилось пять раз.

- У нас врожденно-приобретенная эпилепсия, - объяснила Моча. - Это была прелюдия, а сейчас начнется настоящий припадок.

И действительно, через мгновение и та, и другая закатили глаза, зашипели пеной и рухнули сызнова. Окружающие не обращали на них никакого внимания.

Макарыч подскочил к Гибельбабе, но и барменша сохраняла абсолютное спокойствие.

- Не переживайте, этих господ мы хорошо знаем, - она окликнула Димона и смастерила ему полный стакан скоча, и не какого-нибудь подольского "Ballantines", а самого что ни на есть ирландского "Jack Daniels".

- За счет заведения! - томные очи Гибельбабы безжалостно и неумолимо погружали Димона в пучину предательских страстей.