– Фимка, черт, ты что гундосишь! А что, лучше тебе было без моей защиты? Когда я в Гишпании за лягушатников сражался. Хто схотел, тот и уничтожил и унизил. Беззащитных и обречённых. Ты вспомни, как тебя за руки держали, вспомни бессилие своё, покорность свою. Принесли они тебе счастье, защиту? Я вот страшный грешник, народу погубил – не счесть! Но более защищая себя али людей мне поручённых. Так что это просто счастие наше, что дорожки, пути наши сошлися. Мы теперя вместях кого хош одолеем. С твоей мудростью, Рахелечкиной нежностью и заботой и моей силой и изворотливостью. Я вота вам буду сказывать по вечерам про друзей своих, Савву да Абрама Петровича. Так вечера покоротаем.
Как только сошёл снег, в первые числа апреля, стали готовиться в путь. Подготовили документы, проездные для Рахели и Ванечки, Запасли одежду, ведь в холода ехать далече, ну и прочее. Взял Алексей с собою образцы кожи, выделки со своего заводу. А вдруг да придется там в негоцианта переделаться. Тем более, был у них на заводе один умелец из калмыков, который показал Алексею и Хаиму способ выделки панцирной кожи. Выделка такая, что во сто крат панцирь легче железа, и движение не стесняет, а пуля с 20 шагов не пробивает. Хаим ещё усовершенствовал древнюю монгольскую технологию, а именно, вымачивание и растягивание кожи прямо в солевом растворе. Кожа становилась тонкая, гибкая, а пуля не берёт. С эти можно и к Государю пожаловать. Но торопиться не след. Всему своё время будет.
До Москвы должны ехать вместе, а там планировалось ехать Рахели на Казань, и ждать Алексея там. Ежели с месяц вестей от Алексея не будет, то ехать в Селингесрк, к Савве.
Апреля 10 числа, благословясь двинули. Расставание было горьким. Хаим не мог сдержать своих слёз, всё целовал и целовал Рахель и Ванечку, причитал трясся в рыданиях. Потом взглянув на Алексея, застыдился, вспомнив, что он уже не и не жид вовсе, а казак, воин, защитник жизни своих холопов. Алексей дружески потрепал его по плечу.
– Вот видишь, Фимка, как ты себя стал ощущать, другая гордость и сила в тебе завелась уже. Не потеряй её. Это теперь твоё основное богатство – гордость и достоинство. Через это люди будуть и тебя и нацию твою уважать. Что бы боле не смел так распускать сопли. Ты понял меня?
– Понял Алесей Кириллович, понял Удачи вам во всех делах. Одно прошу, не отягощай душу свою новыми убивствами. Пожалей и нас и тем паче себя….
Осушив «на посошок по стакану хлебного, с богом двинули.
Глава одиннадцатая
Алексей Кириллович Синельник (в преддверии грозных событий продолжение)
Дорога была не трудная, по подсыхающему уже тракту. Кое-где в оврагах ещё лежал рыжий и грязный снег, но поля уже пробивались первой, едва заметной зеленью. Погода стояла прекрасная. Днём солнышко прогревало воздух и дышащую землю, но дышалось легко и чисто. Деревья, ещё голые, но уже наливались зеленоватым и розовым светом от начавших распускаться почек. Кое-где начали пахать, от коричнево-чёрной земли поднимался тёплый пар, наполняя сердце радостной песнею пробуждения природы. Ванечка неотрывно глядел в окно, удивляясь красоте весенней степи, а Рахель не могла оторвать влюблённых глаз от Алёхи. И так это было ему мило! Так наполняло душу светом и нежностью, что он не всилах сдерживать себя, время от времени наклонялся к жене и целовал её, губы, щёки, глаза, всё, что попадётся! Это было настоящее счастие, о котором Алексей и мечтать по жизни и не мог…
Они ехали по оживлённому Изюмскому Шляху, знакомому Алёхе по бегству из Мазепенного плена. И чем далее они ехали от родных своих мест на север, тем прохладнее становились ночи, тем более снеговых залежей встречалось им на пути, тем менее чувствовалось в природе дыхание весны. Уже на подъезде к Серпухову уже целые поля были укрыты талым, грязным снегом. Пришлось одеться потеплее, ночью ещё стоял мороз и вода в графине замёрзла.
В Москву прибыли, как и положено маю 9 –го. Алексей обустроил семью на гостином дворе, а сам отправился на поиски Толстого. Искать долго не пришлось. Как и было договорено, встретились в корчме на Неглинной. Пётр Андреевич радостно поприветствовал своего старого друга и соратника. Не виделись поди лет десять. Толстой ещё более обрюзг, расплылся, лицо стало совсем жёлтым, но тёмные карие глаза его – по-прежнему злые, как буравчики, пытливые и хитрые.
Закали обед, водки, и Толстой стал вводить Алёху в курс дела и суть его задания. А задание было такое. Государь стал сдавать здоровьем, да и для порядку в государстве требуется установить определённость с наследником престола, дабы избежать наступление смутных времён.