Приключения принца Иоганна Мекленбургского

Черт бы побрал мекленбургского герцога и его вездесущую артиллерию! зарычал Казановский. Надо отводить наши хоругви, пока у нас есть что отводить, хмуро отозвался один из ротмистров. Эдак они нас всех перебьют! И отдать им победу? Полноте, ваша милость, они и так уже победили. И ваше упорство приведет лишь к еще большим потерям. Но мы уничтожили их пехоту! Нет, ваша милость, мы разменяли две гусарские и две панцирные хоругви на пару их пеших. И герцог Ян с удовольствием повторит размен, благо пехоты у него много. Но мы не дали им прийти на помощь крепости! Помилуйте, ясновельможный пан, да это из Можайска к ним на помощь подошла кавалерия. Вы и впрямь до сих пор думаете, что там идет бой? Да мекленбургский дьявол смеется над нами и устроил одну из своих ловушек! Но что делать? Возвращаться, пока московиты и этот треклятый герцог не сообразили, что у вашей милости нет больше войск, и не уничтожили нас совсем! Но что я скажу королевичу и гетману? Вы скажете, что пришли им на помощь, потому что если я хоть что-то понимаю в военном деле, то московиты сейчас штурмуют наш лагерь! Матка Бозка!..

Запели трубы, и уцелевшие польские хоругви, четко развернувшись, двинулись прочь. Наши пушки послали им вдогонку еще пару бомб, но они лишь пришпорили своих коней и вышли из-под обстрела.

Догнать! загорелся взгляд у Вельяминова. Никита, стой! осадил его я. Успеешь еще своей дубиной помахать. Так это же не дубина, государь, изумился тот. А что? Шестопер! Ты же сам мне его подарил… Ну вот видишь: раз я подарил, стало быть, мне виднее! Сказано тебе дубина, значит, дубина. Распорядись лучше, чтобы пехота уцелевшая в Можайск шла, да раненых пусть не забудут. Бог не без милости, кто-нибудь да выживет. А поместных с собой возьмем, пригодятся, я чаю.

Выжившие в схватке солдаты тем временем приводили себя в порядок, перевязывали раны и собирали оружие. При этом многие поглядывали на меня, и лица их светлели. «Царь!.. шептались они, сам на выручку пришел, не бросил!» Не выдержав их взглядов, я отвернулся.

Ты чего, встревожился Вельяминов, али вспомнил что? Ага, вспомнил, мрачно пробурчал я в ответ, вспомнил, что я их на верную смерть послал. А они на меня как на Спасителя смотрят! Ты царь, пожал плечами не понявший моих переживаний Никита, на тебя так и положено смотреть. А что смерть принимать, так это дело служивое.

Тем временем солдаты собрались и пошагали в сторону Петровских ворот. Мало кто из них был одет как положено в кафтан и сапоги. Большинство, включая начальных людей, были в зипунах и поршнях. На пикинерах вместо кирас и морионов были в лучшем случае кольчуги и шишаки. Вместо протазанов бердыши, вместо шпаг сабли, да и те не слишком казистые. Лишь мушкеты у стрелков были новые, купленные в Европе. Мощные и дальнобойные, сегодня они многим из них спасли жизнь. Набирались в этот полк даточные люди из царских вотчин, по жребию. Большинство из них и обучить толком не успели. Только начальные люди назначались из отслуживших в немецких полках фон Гершова и Гротте. Но несмотря ни на что, они, встретившись с опытным врагом, не дрогнули, а дрались отчаянно и бесстрашно. Мне захотелось сказать им что-нибудь ободряющее. Но, против обыкновения, не нашлось слов, и я, молча развернув Алмаза, поскакал к мосту через Можайку.

Говоря, что раздал все необходимые распоряжения для боя, я совершенно не кривил душой. Чем хорош мой старый приятель Хайнц Гротте, так это тем, что умеет беспрекословно выполнять приказы. Сказано ему, чтобы оба немецких пехотных полка на рассвете построились и были готовы к наступлению, значит, они построятся и будут готовы. Вышедшие за линии редутов пехотные баталии ощетинились пиками, в промежутках между ними встали пушки, а фланги прикрыли драгуны Панина.