Несмотря на приключившуюся беду, он был в таком восторге, увидев меня живым и невредимым, что чуть не задушил и не раздавил в объятиях. После того как он почистился и надел мою рубашку и шерстяной ночной колпак, я рассказал ему подробности моих ночных похождений, преисполнивших его изумления и заставивших весьма энергически повторить утверждение, которое неоднократно бывало у него на устах: «Поистине Лондон — гостиная дьявола». Никто из нас не обедал, и он посоветовал мне подняться с постели; а тут как раз пришла молочница, он спустился вниз, принес кварту молока и хлеба на пенни, и мы отменно пообедали. Затем он поделился со мной своими деньгами — а их было восемнадцать пенсов — и покинул меня, намереваясь позаимствовать старый парик и шляпу у своего приятеля, школьного учителя.
Только он ушел, как я с великой тревогой стал размышлять о своем положении и перебирать всевозможные планы, какие подсказывало мое воображение, дабы остановиться на таком из них, который позволил бы мне прокормить себя, так как трудно передать мои терзания, когда я думал о моей злосчастной зависимости от бедняги цырюльника, на чей счет я жил. Моя гордость забила тревогу, и, не имея надежды чего-либо добиться в военно-морском ведомстве, я решил поступить завтра же, будь что будет, в пешую гвардию. Это сумасбродное решение, польстив моей натуре, доставило мне большое удовлетворение, и я уже вел свой полк в атаку на врага, когда вернувшийся Стрэп прервал мои мечтания. Школьный учитель подарил ему парик с косичкой, который я видел на нем в день нашего знакомства, а также старую шляпу, поля коей могли бы затенить и лицо колосса. Хотя Стрэп рискнул надеть эти подарки в сумерки, ему не хотелось потешать толпу при дневном свете, а посему он тотчас приступил к работе и обкорнал их, уменьшив до пристойных размеров. Занимаясь этим делом, он обратился ко мне с такими словами:
— Что и говорить, мистер Рэндом, вы родились джентльменом и многому обучались, да и поистине похожи на джентльмена, а что до внешнего вида, то вы не уступите лучшим из них. Я же сын бедного, но честного сапожника, и мать моя была самой усердной и старательной хозяйкой до той поры, пока не начала выпивать, о чем вам очень хорошо известно, но у каждого свои недостатки, humanum est errare[24]. Ну, а я бедный подмастерье-цырюльник, нехудо скроенный, немного знаю по-латыни и кое-что смекаю в греческом, но что толку? Пожалуй, могу прибавить, что немножко знаю свет, — но это к делу не относится, — хотя вы из благородных, а я из простых, но отсюда не следует, что я из простых не могу оказать добрые услуги вам из благородных. Ну таквот: мой родственник, школьный учитель — может быть, вы не знали, как он мне приходится, так я вам сейчас объясню: его мать и племянник сестры моей бабушки… нет не то… дочь брата моего дедушки., Чорт возьми, позабыл… Но, погодите, вот что я знаю — мы с ним семиюродные братья.
Желание узнать, какую добрую услугу он мне оказал, одержало верх над моим терпением, и я перебил его, воскликнув:
— К чорту твою родню и родословную! Ежели школьный учитель или ты можете мне чем-нибудь помочь, почему ты не скажешь об этом без всяких проволочек?
Когда я произнес с жаром эти слова, Стрэп воззрился на меня с серьезной миной, затем продолжал:
— Право же, не следует посылать к чорту мою родословную по той причине, что она не столь знатная, как ваша. В последнее время я с грустью наблюдаю, как изменился ваш нрав, вы всегда вспыхивали, как огонь, а теперь стали гневливы, как старый Периуинкл, пьяный медник, над которым мы с вами — да простит нас бог! — столько раз потешались неудачно, когда были в школе. Но не буду больше испытывать ваше терпение, ничто так не тревожит, как сомнение, — dubio, procul dubio, nil dubius[25]. Мой приятель, или родственник, как вам будет угодно, или и то и другое вместе, ну, словом, школьный учитель, узнав о моем уважении к вам, — вы можете быть уверенны, что я не упускал случая поведать ему о ваших достоинствах, — кстати он согласен обучать вас правильному английскому произношению, без чего, по его словам, вы не пригодны ни к чему в этой стране… так вот, говорю я, мой родственник замолвил словечко французу-аптекарю, которому нужен подручный, и по его рекомендации вы можете иметь, когда вам угодно, пятнадцать фунтов в год, стол и квартиру.
Это известие было для меня слишком важным, чтобы я мог спокойно поразмыслить над ним; вскочив, я уговорил Стрэпа немедленно проводить меня к его приятелю, чтобы не упустить благоприятного случая из-за промедления или небрежности с моей стороны.
Нам сказали, что школьный учитель ушел с приятелем в трактир по соседству, куда мы отправились и нашли его сидящим за кружкой вместе с упомянутым выше аптекарем. Когда по нашему желанию его вызвали к двери, он заметил мое нетерпение, и у него вырвалось обычное его восклицание изумления: