Приключения Родрика Рэндома

Мистер Лявман не раз пытался посадить свое семейство на растительную диету, принимаясь расхваливать коренья и овощи; как врач и философ. он порицал потребление мяса; но вопреки своему красноречию никого не мог обратить в свою веру, и даже подруга его сердца отказалась следовать за ним.

То ли вследствие ее пренебрежения этими советами супруга, то ли благодаря природной ее горячности, — сие мне неведомо, — но страсти с каждым днем все сильнее обуревали эту леди, пока, наконец, не начала она почитать пристойность вовсе лишней уздой, и однажды, когда ее муж находился в отлучке, а дочь ушла в гости, она приказала мне привести наемную карету, в которой поехала вместе с капитаном по направлению к Ковент-Гарден. Мисс вернулась домой вечером и, поужинав в обычный час, удалилась, чтобы лечь в постель.

Часов в одиннадцать вошел мой хозяин и осведомился, легла ли его жена спать; я сказал ему, что хозяйка ушла днем и еще не вернулась. Это поразило беднягу аптекаря, словно удар грома, и, попятившись, он вскричал:

— Mort de ma vie! Моя жена нет дома?

В этот момент явился от какого-то больного слуга с рецептом микстуры, и мой хозяин, взяв рецепт, пошел в лавку, чтобы приготовить ее собственноручно. Растирая составные части в стеклянной ступке, он спросил меня, отправилась ли его жена одна или нет, и, едва услыхав, что ее сопровождал капитан, одним ударом разбил ступку вдребезги, оскалил зубы, уподобившись грифу виолончели, и возопил:

— А, изменница!

Я ни минуты долее не в силах был бы сохранить серьезную мину, но, по счастью, меня выручил стук в дверь, каковую я открыл и увидел свою хозяйку, вылезающую из кареты. Она немедленно ворвалась в лавку и обратилась к своему супругу с такими словами:

— Дорогой мой, должно быть, ты подумал, что я пропала. Капитан О'Доннел был так любезен, пригласил меня в театр.

— Театр, театр! — повторил муж. — Ого! Да, шорт побери, верно, ошень кароший театр!

— Ах, боже мой! — воскликнула она. — Что случилось?

— Случилось! — закричал он, совершенно позабыв о своей привычной вежливости. — Шорт побери, проклятая собашья жена! Venire bleu! Я тебе покажу, как наставлять на мою голову один рог! Pardieu![32] Этот le capitaine О'Доннел…

Тут капитан, который тем временем расплачивался у двери с кучером кареты, вошел и грозно произнес:

— Проклятье! Так кто я такой?

Мистер Лявман, переменив тон, немедленно приветствовал его:

— Oh, serviteur, monsieur le capitaine, vous etes un galant homme… ma femme est fort obligee[33].

Затем, повернувшись ко мне, тихо присовокупил:

— Et diablement obligeante, sans doute![34]

— Послушайте, мистер Лявман, — сказал капитан, — я — человек чести, а вас я почитаю настоящим джентльменом, которого не может оскорбить мое любезное обхождение с его супругой.

Эта декларация возымела такое действие на аптекаря, что он вновь обрел всю учтивость француза и, рассыпаясь в комплиментах, заверил капитана, что весьма польщен честью, оказанной его жене. Когда дело было таким образом улажено, все отправились на покой. На следующий день я увидел сквозь застекленную дверь, соединяющую лавку с гостиной, что капитан с жаром говорит что-то мисс, которая слушает его с миной и гневной и презрительной; однако он в конце концов нашел способ смягчить ее и скрепил примирение поцелуем. Это обстоятельство открыло мне причину ссоры, но, несмотря на всю мою бдительность, я больше не мог подметить никакого общения между ними.

Тем временем у меня явились основания полагать, что одна из служанок питает нежные чувства ко мне; и вот однажды ночью, когда, по моему разумению, все в доме спали, я решил воспользоваться благоприятным случаем и пожать плоды своей победы, ибо другая служанка, спавшая с ней в одной постели, уехала накануне в Ричмонд навестить родителей. Я встал и, как был — нагишом, пробрался в темноте на чердак, где она помещалась. К великой моей радости, дверь оказалась открытой, и я тихонько подошел к кровати, упиваясь надеждой удовлетворить мои желания. Но каковы же были муки ревности и разочарование, испытанные мною, когда я нашел ее спящей в объятиях мужчины, в котором без труда признал не кого иного, как слугу капитана! Я был на волосок от какого-нибудь безрассудного поступка, когда шум, поднятый крысой, скребущейся за обшивкой стены, обратил меня в бегство, и мне поневоле пришлось благополучно отправиться восвояси.