Приключения Родрика Рэндома

Меня оглушило, и, вообразив, что пуля попала мне в мозг, я разрядил свой пистолет как можно скорей, чтобы не умереть неотмщенным; затем налетел на своего врага, выбил ему несколько передних зубов рукояткой пистолета и прикончил бы его этим оружием, если бы он не вырвался и не схватил свой кортик, который отдал своему слуге, когда брал пистолет. Увидев его вооруженным, я выхватил тесак, швырнул пистолет ему в голову и, в припадке бешенства схватившись с ним, всадил мое оружие ему в рот, разорвав его до уха. То ли его привела в замешательство острая боль от раны, то ли он пошатнулся на неровной почве — я не знаю, но он отступил на несколько шагов; я наступал и одним ударом порвал сухожилие на тыльной стороне его руки, после чего он выронил кортик и остался беззащитным. Не знаю, на какую жестокость вдохновила бы меня ярость, если бы в тот момент я не рухнул на землю от удара по затылку, лишившего меня сознания. В течение некоторого времени я пребывал в этом жалком состоянии, беспомощный, во власти разъяренного варвара и его алчной бесчеловечной команды; возник ли между ними спор, пока я находился в беспамятстве, не берусь утверждать; но в одном отношении они были единодушны и действовали ловко и быстро; когда я обрел способность соображать, я обнаружил, что нахожусь один, в пустынном месте, и лишился костюма, денег, часов, пряжек, а также и других вещей за исключением башмаков, чулков, штанов и рубашки. Какое это было открытие для меня, только час назад имевшего наличными шестьдесят гиней! Я проклял день своего рождения, родителей, меня породивших, море, которое меня не поглотило, кинжал врага, не нашедший пути к моему сердцу, злодейство тех, кто бросил меня в таком тяжелом положении, и в припадке отчаяния порешил лежать там, где был, пока не погибну.

Глава XXXVIII

Я встаю и пробираюсь в амбар, где подвергаюсь опасности погибнуть от рук испуганных поселян. — Их жестокость. — Мне приходит на помощь женщина, слывущая колдуньей — Ее история. — Ее совет. — Она рекомендует меня лакеем к незамужней леди, чей нрав она описывает

Но пока я лежал, погруженный в раздумье, порывы отчаяния незаметно утихли; мое положение представилось мне совсем в другом свете, не так, как видел я его вначале, и в результате моих размышлений я решил встать, если хватит сил, и добраться до ближайшего населенного места, где мне оказали бы помощь. Не без труда я поднялся на ноги и, ощупав себя, убедился, что не получил никаких иных повреждений, кроме двух ран в голову, спереди и сзади, по видимому от ударов одним и тем же оружием, а именно рукояткой пистолета. Я бросил взгляд в сторону моря, но не увидел никаких признаков корабля, а потому и заключил, что он разбит в щепы и все остававшиеся на нем погибли.

Но канонир, как узнал я впоследствии, наделенный большей смекалкой, чем Крэмпли, сообразив, что тот покинул судно в начале прилива и что оно может сойти с мели, когда прилив достигнет высшей точки, не спешил добираться до берега, а оставался на палубе, надеясь благополучно ввести корабль в какую-нибудь гавань, после того как командир его покинет; за такую услугу он, несомненно, надеялся получить щедрое вознаграждение. Этот план он и привел в исполнение, а Адмиралтейство посулило ему всякие блага за спасение корабля его величества; но я так и не слыхал о том, чтобы он пожал плоды своих ожиданий.

Что до меня, то я побрел к замеченному мною маленькому коттеджу и по дороге подобрал старую матросскую куртку, которую, должно быть, бросил вор, переодевшийся в мое платье; это было весьма ценным приобретением для меня, почти окоченевшего от холода. Поэтому я надел ее, а когда согрелся, раны мои, переставшие кровоточить, снова открылись; и вот, чувствуя крайнее изнеможение, я уже готов был лечь посреди поля, как вдруг увидел в нескольких шагах по левую руку от меня амбар, куда мне и удалось кое-как дотащиться; найдя дверь открытой, я вошел, но никого внутри не обнаружил; однако я повалился на охапку соломы в надежде, что скоро кто-нибудь придет мне на помощь.

Я пролежал всего несколько минут, когда в амбар вошел крестьянин с вилами в руке, которые собирался воткнуть в солому, где я притаился, и он, по всей вероятности, прикончил бы меня, если бы я не издал отчаянный стон после безуспешных попыток заговорить. Этот горестный звук испугал деревенщину, который попятился и, обнаружив окровавленное тело, остановился, дрожа и выставив перед собой вилы — волосы его стояли дыбом, глаза были вытаращены, ноздри раздуты, а рот разинут. В другое время меня оченьпозабавила бы эта фигура, остававшаяся в одном и том же положении почти десять минут; в течение этого времени я несколько раз тщетно пытался молить его о сострадании и помощи, но язык мне не повиновался, и из горла вырывались только стоны. Наконец появился старик, который, при виде остолбеневшего парня, воскликнул:

— Господи помилуй! Малого околдовали! Ты что, Дик, очумел, что ли?

Дик, не сводя глаз с устрашившего его предмета, ответил: