Когда мы вошли, она пребывала в раздумье, и горничная не почла возможным ее тревожить, так что мы ждали несколько минут, оставаясь незамеченными, а она тем временем покусывала гусиное перо, меняла позу, корчила всевозможные гримасы и, наконец, с торжествующим видом продекламировала вслух:
Запечатлев свое достижение на бумаге, она повернулась к двери и, увидев нас, воскликнула:
— Что такое?
— Вот этот молодой человек, — отвечала моя проводница, — которого миссис Сэджли рекомендовала вашему лордству в лакеи.
Услыхав такой ответ, она долго всматривалась в мое лицо, а затем осведомилась о моем имени, которое я нашел нужным скрыть, назвавшись Джоном Брауном. Окинув меня любопытным взглядом, она изрекла следующее:
— О! Да, припоминаю, ты потерпел кораблекрушение. Как ты добрался до берега — на спине кита или на спине дельфина?
На это я ответил, что добрался вплавь без всякой посторонней помощи. Тогда она пожелала узнать, бывал ли я когда-нибудь в Геллеспонте и плавал ли между Сестосом и Абидосом{67}
. Я ответил отрицательно. Затем она приказала служанке заказать для меня новую ливрею и дать наставления касательно моей службы. При этом она плюнула в табакерку и вытерла нос вместо носового платка лежавшим на столе чепчиком.Мы вернулись в кухню, где меня по-королевски угостили служанки, которые как будто соперничали друг с другом, оказывая мне знаки внимания, и от них я узнал, что обязанности мои заключаются в том, чтобы чистить ножи и вилки, накрывать на стол, прислуживать за столом, исполнять поручения и сопровождать миледи, когда она выезжает. В доме оказалась очень хорошая ливрея, принадлежавшая моему умершему предшественнику и пришедшаяся мне как раз впору, так что не было нужды прибегать к портному. Когда я облачился в новое платье, зазвонил колокольчик миледи, после чего я побежал наверх и застал ее важно прохаживающейся по комнате в одной рубашке и нижней юбке. Я, как и подобало, хотел немедленно удалиться, но она приказала мне войти и проветрить для нее чистую рубашку; когда я, без большой охоты исполнил это, она надела рубашку при мне, без всяких церемонии, и, право же, думаю я, пребывала все это время в неведении относительно моего пола, будучи целиком погружена в размышления.
Часа в четыре мне было приказано накрыть стол и доставить два прибора, предназначавшиеся, как я узнал, для моей хозяйки и ее племянницы, которой я еще не видел. Хотя я не очень искусно исполнял эту работу, но справился с нею неплохо для новичка, а когда обед был подан, я увидел хозяйку, приближающуюся в сопровождении молодой леди, которую буду пока называть Нарциссой.
Столько прелести было в лице и походке этого миловидного создания, что сердце мое пленилось с первого взгляда, и, пока продолжался обед, я не спускал с нее глаз. Ей было на вид лет семнадцать, рост высокий, фигура превосходная; волосы, ниспадающие локонами ее шею, словно выточенную из слоновой кости, черны, как смоль; изогнутые брови того же цвета; глаза проницательные, но ласковые; губы, сочностью и окраской напоминающие вишню; цвет лица чистый, нежный и здоровый; осанка благородная, естественная и изящная, и весь ее облик столь восхитителен, что ни один человек, наделенный чувствительностью, не мог созерцать ее, не восторгаясь, а восторгаясь, не полюбить до безумия! Я начал проклинать свое рабское положение, делавшее меня столь недостойным внимания этого обожаемого мной кумира! И тем не менее я благословлял судьбу, которая давала мне возможность ежедневно лицезреть такое совершенство! Когда она говорила, я внимал с радостью; когда же она обратилась ко мне, душа моя затрепетала от бурного восторга! Мне даже посчастливилось быть предметом их разговора: ибо Нарцисса, заметив меня, сказала своей тетке: — Вижу, что пришел ваш новый лакей. Затем, обратившись ко мне, спросила с неизъяснимым спокойствием, тот ли самый я человек, с которым столь жестоко обошлись грабители. Когда я ответил утвердительно на ее вопрос, она выразила желание узнать подробности моих приключений до кораблекрушения и Вслед за ним. После сего (по совету миссис Сэджли) я сообщил ей, что был отдан в ученье шкиперу судна против моего желания, и это судно пошло ко дну; что я и еще четверо, случайно находившиеся на палубе, кое-как добрались вплавь до берега, где мои товарищи, одолев меня, ограбили до нитки и покинули, почитая умершим от ран, нанесенных мне, пока я оборонялся. Затем я рассказал о том, как меня нашли в амбаре и как бесчеловечно обошлись со мной поселяне и священник; это описание, как заметил я, увлажнило слезой глаза прелестного создания! Когда я закончил свое повествование, моя хозяйка сказала:
— Ma foi! Le garcon est bien fait![62]
С этим мнением Нарцисса согласилась, присовокупив на том же языке похвалу моей понятливости, что весьма польстило моему тщеславию.