Приключения Родрика Рэндома

Но, невидимому, эти ученые мужи имели весьма скудное вознаграждение за свои полезные труды, так как на обоих приходилась одна рубашка и пара штанов. Я поблагодарил их вежливо за готовность мне помочь, выразил в свою очередь желание быть им полезным, пожелал им доброго утра и повел Орегена к себе домой, где дал ему из моего гардероба пристойную одежду, которая так его восхитила, что он поклялся в своей вечной благодарности и дружбе и по моей просьбе рассказал обо всех своих жизненных перипетиях.

Днем я навестил Мелинду, встретившую меня весьма благосклонно, и она от души посмеялась, слушая о моем столкновении с ирландцем, о чаяниях которого знала из дюжины находившихся у нее писем, повествовавших о его любви, которые она передала мне для прочтения. Мы повеселились на счет этого бедняги поклонника, и тут я улучил время, когда мать ее вышла из комнаты, и объяснился ей в своей любви, о которой поведал со всем пылом и красноречием, на какое только был способен.

Я льстил, вздыхал, клялся, умолял и совершал тысячи сумасбродств, надеясь произвести впечатление на ее сердце, но она внимала всем моим словам, не обнаруживая ни малейших чувств, и прежде чем удостоила меня ответа, вошли новые посетители. После чая, как обычно, сели за карты, и мне повезло, так как я имел партнером Мелинду, благодаря чему не только ничего не проиграл, но выиграл пять гиней чистоганом.

Скоро я перезнакомился с большим количеством светских людей и проводил время в увеселениях, как повелевала столичная мода, — посещал театральные представления, оперу, маскарады, вечера с танцами, ассамблеи и театр марионеток, большей частью вместе с Мелиндой, за которой я ухаживал со всей той пылкостью и ловкостью, на какие только моя цель могла меня вдохновить. Я не жалел ни себя, ни кошелька, чтобы удовлетворить ее тщеславие и гордость; мои соперники были устрашены, и я затмил их, но все же я начинал опасаться, что у милого создания нет сердца, которое она могла бы потерять.

В конце концов, убедившись, что я не могу больше столь расточительно тратить деньги на сию любовь, я решил выяснить все разом.

Однажды вечером, когда мы были вдвоем, я пожаловался на ее безразличие, описал муки, причиняемые неизвестностью изнывающей от любви душе, и столь настойчиво понуждал ее высказать суждение касательно нашего брака, что, невзирая на свое умение, она не смогла увильнуть, но вынуждена была пойти на eclaircissement[78]. С беззаботным видом она сказала мне, что ничего против меня не имеет, и если я смогу удовлетворить ее мать в других отношениях, то не возражает против брака; без помощи и совета своей родительницы в столь важном деле она порешила ничего не предпринимать.

Эта декларация была не весьма приятна для меня, предполагавшего ранее получить ее согласие, а затем завершить победу тайным браком, против которого, — я льстил себя надеждой, — она не станет возражать. Однако прежде чем почесть мои планы безнадежными, чтобы засим от них отступиться, я посетил ее мать и по всей форме попросил руки ее дочери.

Славная леди, женщина почтенная, держала себя с большим достоинством и крайне вежливо поблагодарила меня за честь, оказываемую ее семье, и сказала, что не сомневается в моих способностях осчастливить женщину, но ее, как мать, пекущуюся о благополучии своего ребенка, занимает вопрос о том, есть ли у меня состояние и какое назначение я предполагал ему дать. На этот вопрос, который привел бы меня в полное смущение, ежели бы я его не ждал, я ответил, не колеблясь, что, несмотря на мои скудные средства, будучи джентльменом по рождению и воспитанию, я смог бы содержать ее дочь, как леди, и закрепить навсегда ее приданое за ней и ее наследниками.

Этой осторожной матроне мое предложение не пришлось по вкусу, и она холодно заметила, что нет никакой нужды закреплять за ее дочерью то, что и без того ей уже принадлежит, однако, если это мне угодно, ее поверенный вступит в переговоры с моим, а я окажу ей милость, если сейчас познакомлю ее с росписью своих доходов.

Несмотря на крайнее огорчение, испытываемое мной, я чуть не расхохотался ей в лицо при упоминании о росписи моих доходов, что являлось жестокой сатирой на мой образ жизни. Я откровенно сознался в отсутствии у меня поместья и сказал, что не могу точно указать суммы, коей располагаю, пока не приведу в порядок свои дела, которые в настоящее время немного запутаны, но что очень скоро я сумею удовлетворить ее желание.

Вскоре я откланялся и вернулся к себе в крайне меланхолическом расположении духа, убедившись, что с этой стороны мне нечего ждать. В этом убеждении я укрепился на следующий день, когда пришел дать более подробные объяснения старой леди, и лакей мне сказал, будто обеих леди нет дома, хотя я видел Мелинду, пока шел к дому, за шторой в просвет окна гостиной. Рассерженный таким афронтом, я покинул дом, не сказав ни слова, и, проходя мимо окна, поклонился мисс Мелинде, которая все еще оставалась в прежней позиции, полагая, будто она тщательно скрыта от меня.