Приключения Ружемона

Теперь скажу несколько слов о моих детях: они были для меня большим утешением и отрадой в моей жизни; конечно, они были полукровные метисы и больше подходили к типу матери, чем к европейскому типу отца, но их беленькие ручки и ногти ясно свидетельствовали об их происхождении. Они, конечно, не были крещены по христианскому обряду, но, вместе с тем, не были воспитаны так, как обыкновенно воспитывают своих детей туземцы. Я обучил их английскому языку и любил их от всей души, постоянно занимался ими, изготовлял для них различные украшения из чистого золота и не позволял им принимать участия в грубых играх туземных ребятишек. Однако это нисколько не мешало им быть весьма популярными и пользоваться общей любовью. Они отличались особенной ласковостью и привлекательностью в обращении и проявляли чрезвычайно большую способность все заучивать и запоминать. Я часто рассказывал им о том, как живут люди в других странах, где раньше жил и я; но, говоря о цивилизованном мире, не делал никакого различия между различными нациями, называя всех равно, как французов, так и швейцарцев, англичан и американцев. Замечательно, что дети мои более всего интересовались животным царством других стран, и когда я сказал им, что надеюсь когда-нибудь увезти их в свою страну и показать им животных, которые там водятся, то радость их не знала границ. Особенно им хотелось видеть лошадь, слона и льва. Часто вооружившись палкой, я рисовал им на песке изображение того или другого животного, что приводило в неописуемый восторг не только моих детишек, но и всех взрослых членов моего племени, собиравшихся вокруг меня и ожидавших с нетерпением моих пояснений относительно каждого из этих невиданных животных и о том, какое их назначение и чем они могут быть полезны. Необходимо было преимущественно останавливаться на утилитарной стороне всего, о чем мне приходилось им рассказывать. Дети мои умерли впоследствии один за другим в 1891 и 1892 году. Девочка моя была крещена, а мальчик скончался, прежде чем над ним мог быть совершен обряд святого крещения. Детки мои весьма гордились моим исключительным положением и громадным влиянием среди народа, с которым мы жили. К этому времени и я сам стал более похож на чернокожего туземца, чем на европейца: не столько от влияния солнца и климата, сколько вследствие постоянного смазывания всего тела смесью угля и жира, что является прекраснейшим предохранительным средством как от зноя, так и от стужи, а также и от укусов различных насекомых.

Мои дети никогда не могли понять, что мое пребывание среди туземцев было не добровольное, а вынужденное невозможностью вернуться в цивилизованные страны. Все дети чрезвычайно интересовали меня и, даже имея своих, я не переставал относиться с любовью к ребятишкам туземцев, которые с своей стороны очень любили меня. Для меня было истинным удовольствием смотреть на них, как они резвились, возились и забавлялись где-нибудь на просторной, открытой лужайке; вся их жизнь была сплошным весельем, счастливым, беззаботным праздничным днем. Не было у них ни школ, ни учителей, ни задач, ни уроков, ни наказаний, ни взысканий. Нет детей более счастливых, как дети дикарей! Эти дети почти никогда не ссорятся между собой, так как они довольны своей участью, чужды зависти, злобы и всяких желаний; целыми днями они упражняются в метании своих тростниковых копий, лазают по деревьям, отыскивая соты диких пчел и придумывая различные веселые забавы. Часто, глядя на этих сильных, здоровых и ловких малышей, я с грустью сравнивал их с моими детьми, которые были такие худенькие, тоненькие, нежные с самого начала и затем дали мне столько душевных мучений и страха.

Когда я, после смерти Гибсона, поселился в прекрасной местности, о которой говорил выше, мне даже в голову не приходило, что я проживу здесь многие годы, но по мере того, как проходили год за годом, не только мысль, но даже и само желание вернуться в цивилизованные страны совершенно покинули меня. Теперь я был вполне доволен своей участью; я чувствовал, что если бы сюда явился громадный караван и предложил мне увезти меня с собой, вместе с моей женой и детьми, то я, конечно, согласился бы вернуться с этим караваном в цивилизованные страны, но ни под каким бы видом не решился бы расстаться теперь с теми близкими мне существами, которые были мне так дороги. Я даже не раз имел случай вернуться один в цивилизованные страны, но всякий раз отказывался воспользоваться им, чувствуя, что не в силах буду оставить свою семью. Прожив без малого двадцать лет в этой прекрасной гористой стране, где я поселился после моего переселения с берегов лагуны, я за это долгое время пережил и был свидетелем многих интересных явлений и происшествий.