Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана

Закурив папиросу, Хомяков принялся задумчиво бродить вокруг сиротливо стоявшей на поверхности Луны, словно невесть кем установленный посереди бескрайней степи одинокий сортир, кабины управления. И тут внимание его привлекли некоторые особенности конструкции этой кабины. Весьма характерные… Неплохо разбиравшийся в технике прапорщик осмотрел их и определил, что в момент старта кабина, в которой он находился, была отсоединена от космического корабля при помощи оригинального устройства. Какая-то неясная, еще не оформившаяся тревожная мысль зашевелилась в голове у Хомякова, однако он по-прежднему еще ничего не понимал. Озабоченно почесав пятерней затылок, вернее заднюю часть шлема скафандра. прапорщик бросился к «Луноходу», с которым он совсем недавно так трогательно попрощался. Приехав к себе в пещеру, он стал вызывать по радиостанции Центр космических исследований, однако и этот передатчик хранил ледяное молчание. Земля не отвечала. И тут внезапно Евгений Петрович Хомяков понял ВСЕ! Он вспомнил, как однажды в курилке Центра космических исследований невольно подслушал разговор двух специалистов Центра, которые обсуждали конструктивные недостатки стартовых двигателей, установленных на советских лунных аппаратах, в частности, их маломощность. По причине которой эти аппараты пока не способны унести с поверхности Луны груз, вес которого превышает центнер. Тогда прапорщик абсолютно не придал значения этим словам, но теперь они звучали зловещим приговором. Ну конечно — его специально оставили на Луне, едва он выполнил свою задачу — собрал брежневит и погрузил его на борт космического корабля. Оставили по той простой и одновременно страшной причине, что космический корабль просто не мог унести на Землю и брежневит, и Хомякова. «Боливар» никак не мог «выдержать двоих» — прапорщика и груз, поэтому советские специалисты цинично отдали предпочтение последнему. Евгений Петрович вспомнил известный рассказ О.Генри, и в ярости скрипнул зубами — более издевательского названия для прилетевшего якобы за ним космического корабля придумать было трудно. Упорное молчание радиостанций в кабине управления и в пещере красноречиво указывало на то, что прапорщика оставили здесь навсегда. Теперь Хомяков наконец понял, почему для полета на Луну отбирали только тех военнослужащих, у которых не было ни семьи, ни близких. Никто его не будет разыскивать, никто не будет задавать руководителям Центра космических исследований ненужных вопросов…

Волна глухой ненависти к советским конструкторам и военспецам, разработавших этот коварный, подлый план, благодаря которому он оказался обреченным на мучительную смерть вдали от родной планеты поднялась в груди Хомякова.

— Ну, я вам сейчас покажу, суки, волки позорные, — бормотал прапорщик, открывая дрожащими пальцами заднюю крышку радиостанции. В его голове родилась воистину гениальная мысль — отсоединить дешифратор и сообщить всему миру открытым текстом про ту подлость, которую с ним учинила родная Страна Советов. Однако, увы, советские конструкторы предусмотрели и этот вариант: едва дешифратор был отсоединен, как внутри рации внезапно полыхнул сиреневый огонек и повалил густой серый дым. Оказалось, что схема передатчика была сконструирована таким хитроумным образом, что при отсоединении дешифратора она самоуничтожаласъ. Оторопело поглядев минут пять на дымившиеся внутренности радиостанции, Хомяков отшвырнул в сторону дешифратор и заплакал в бессильной ярости…

Немного успокоившись и отбросив, после некоторых колебаний мысль о самоубийстве, Евгений Петрович принялся оценивать ситуацию, в которой он очутился. Она была, конечно, ужасной, но полностью не безнадежной. У него оставались еще запасы еды и питья, на удивление хорошо работала и установка по выработке кислорода. И прапорщик решил бороться за свою жизнь до конца, надеясь на какое-то призрачное, неясное еще ему самому чудо — то ли прибытие с Земли еще одного космического корабля, то ли на помощь инопланетян. (Незадолго, кстати, Хомяков видел в лунном небе еще одну летающую тарелку, быстро шмыгнувшую по небосводу). И вновь потекли однообразные, скучные дни, во сто крат более унылые, чем прежде. Заняться Евгению Петровичу теперь было решительно нечем, и он часами бродил по поверхности Луны, с тоской глядя на висевшую у него над головой зелено-голубую планету, его родную Землю. Увы, черное безжизненное небо над Луной было пустынно, без всяких признаков приближающихся к Селене земных или каких-то еще космических кораблей…