Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана

Скоро Дима и Шура услышали отдаленный, усиливавшийся с каждым их шагом нестройный гул, словно где-то поблизости шумел водопад или одновременно на сотне коммунальных кухонь ссорились соседи. Это друзья приближались к знаменитой Соборке, где собирались одесские футбольные фанаты, чтобы поговорить за родной «Черноморец», за «проклятое киевское „Динамо“, „за политику“ и вообще, „за жизнь“. Потолкавшись немного среди истошно размахивающих руками болельщиков, Холмов и Вацман продолжили прогулку во улице Советской Армии. Возле Успенского собора к ним пристал нищий в рваных галифе, стоптанных, разбитых сапогах, бушлате без пуговиц и фуражке авиационного офицера. Он вытянул вперед сложенную лодочкой ладонь и засеменил за Шурой, бормоча что-то очень жалостливое, вроде „не откажите, Христа ради…“. Не переставая беседовать с Димой, Холмов сунул руку в карман, достал оттуда жменю семечек и небрежно высыпал их в протянутую ладошку нищего.

Несколько минут нищий оторопело таращился на семечки, лежавшие ладони, затем отшвырнул их в сторону и, громко матерясь, отправился на исходную позицию.

— Ты чего это юродивого обижаешь? — удивленно спросил Дима. — Не хочешь подавать милостыню — не подавай, но издеваться-то зачем?

— Это Фима-Унтер, профессиональный нищий, — объяснил Шура. — У него два дома — на Слободке, и 8-й станции Черноморской дороги. Сейчас он строит третий, в Фонтанке. Думаю, Фима как-нибудь обойдется без моей милостыни…

Наконец друзья нагулялись и направились к трамвайной остановке, чтобы ехать домой. Как назло, трамвая долго не было и вскоре Дима и Шура стали потихоньку околевать от сырого, промозглого воздуха, пробиравшего до костей. Прыгая на месте и похлопывая себя по бокам они то и дело выбегали на дорогу, с надеждой всматриваясь вдаль, но вожделенный вагон все не появлялся на горизонте. От холода Шуру сильно потянуло „до ветру“. Крикнув Диме „я сейчас!“ он бросился в ближайшую подворотню и, не будучи в силах больше терпеть и искать более приличное убежище, принялся орошать стоявший в подворотне мусорный ящик… Естественно, тут же рядом с ним возникла визгливая бабуся, жительница ближайшей квартиры и принялась орать на Шуру, что здесь ему, мол, не туалет. Не переставая мочиться, Холмов достал свободной рукой из кармана плаща свое милицейское удостоверение и сунул его бабке под нос. Вчитавшись в текст удостоверения, бабуся тут же перестала орать и нехотя ретировалась, ворча что-то себе под нос.

Когда Дима и Шура уже окончательно одурели от холода и ожидания, внезапно случилось чудо. Пролетавшая на большой скорости мимо остановки светлая „Волга“ неожиданно резко затормозила, со стоном сдала назад и остановилась рядом с ними. Приоткрыв правую дверцу, водитель помахал Диме и Шуре рукой — дескать, прошу садиться. Еще не разобрав толком — кто этот благодетель, окоченевшие друзья с радостью бросились в теплое нутро автомобиля.

— Привет! — повернулся к Холмову водитель „Волги“, в котором Шура наконец узнал Ефима Алексеевича Бурлаки, слесаря одного из одесских таксопарков и „по совместительству“ опытного угонщика частных машин. — Слушай, как говорится, на ловца и зверь бегом! Я ведь к тебе ехал, дело есть…

— Ну, так и давай, поезжай ко мне домой. — произнес Шура, потирая окоченевшие руки. — Там поговорим, а то я замерз как кобель…

„Волга“ резко взяла с места и помчалась по разбитой одесской улице, вздрагивая на колдобинах.

Здесь вновь следует сделать небольшое лирическое отступление к пояснить один момент. Дело в том (об этом опять-таки говорилось в первой книге). что в качестве угонщика Ефим Алексеевич был в свое время занесен Холмовым в его знаменитую картотеку. После похищения которой и ознакомления с содержащимися в ней сведениями одесские мафиози стали шантажировать Бурлаки, требуя, чтобы он угонял указанные ими автомобили и передавал им за мизерную плату. В противном случае, угрожая упечь его в тюрьму да прошлые угоны. Вначале слесарь-угонщик всерьез подозревал, что его по какой-то причине „сдал“ сам Шура Холмов. (Одному ему была известна вторая, криминальная профессия Бурлаки). Однако, когда Шура наконец разобрался в том — кто и с какой целью стибрил его картотеку, он тут же взял бутылку водки и отправился к Ефиму Алексеевичу, чтобы растолковать тому- чья на самом деле вина в том, что он стал наемным угонщиком». Объяснения прозвучали довольно аргументировано и убедительно, и добрые отношения между ними были восстановлены. Правда, чуть-чуть омрачал их один незначительный факт: Бурлаки категорически отказывался уважить просьбу Холмова и сообщить ему адрес, по которому он доставлял мафии угнанные им автомобили. Для Шуры этот адрес являлся единственной «ниточкой», потянув за которую теоретически можно было бы полностью или частично «раскрутить» преступную деятельность одесской «Коза ностры». Впрочем, понять Ефима Алексеевича тоже можно было. Мафия строго-настрого предупредила его о том, что ежели он проболтается, кому-нибудь об этом адресе, то будет немедленно ликвидирован.